Синтез

И мы так до конца не разобрались, как это работает. Например, я смог создать планшет, который прекрасно функционировал, в нем работали приложения, мы разобрали его и обнаружили внутри все те детали, которые там должны быть, но я не специалист в микроэлектронике. Профессор со Светланой много спорили об этом, в итоге остановились на том, что и существующее понимание механизма работы памяти людей об объектах и событиях весьма ошибочно.

12. Слепок

Мы выработали систему каталогизации наших миров. Она похожа на структуру классической файловой системы в компьютерах. Иерархия из веток созданных реальностей внутри созданных реальностей, карту которых мы разместили в отдельном мире-карте.

Мы создавали родные места из наших жизней, фантастические инопланетные миры, про которые читали или смотрели когда-то книги и фильмы или просто фантазировали о них, миры с иными законами физики. Все, что могли представить и что помещалось в сферу диаметром шесть километров. Это был предельный объем отдельного мира — профессор определил его, последовательно создав серию сцен, состоящих из все большего размера фуллеритового куба, по одной из плоскостей которого мы обычно прогуливались, пока профессор делал пометки о ходе эксперимента.

И эксперименты продолжались, единственное, чего мы долго сторонились, это попытка воспроизвести людей. Не события с ними, как то объемное «кино», в которое иногда погружались, не просто фантазии, а вернуть их к жизни. Мы не сговаривались, но, похоже, каждый из нас просто боялся того, что может получиться в итоге.

И через полтора года после конца света я встретился со своими родителями. Но это оказались не они, не самостоятельные личности, обладающие сознанием, а лишь образы, какими я их запомнил. Это было видно в их поведении, в реакции на окружение — просто оболочки. Я их стер и больше не пытался сделать подобное.

Где-то еще через пару лет я создал этот слепок с воспоминаниями о пробуждении и последних днях старого нового мира. Не знаю даже зачем. Может, чтобы просто не забыть, как это было в действительности. Тем более мы практически не общаемся об этом со Светланой и профессором.

Да и в целом мало общаемся. Светлана погрузилась в постоянные переживания одного из периодов своей студенческой жизни, пытаясь воссоздать все до мельчайших подробностей события и обстановку того времени. Она сама призналась, что так ей проще переживать то, что происходит вокруг. Но сейчас это, кажется, вышло из-под контроля — Светлана помешалась на точности слепка. Ее постоянно что-то не устраивает, будь то динамика пылинок в воздухе или уровень влажности в определенный момент вдоха.

А профессор… профессор находится в своем мире математических абстракций, пытаясь разобраться в причинах произошедшего с человечеством. Он перестал считать случившееся катастрофической случайностью и выстраивает модель естественного перехода человека на новую ступень существования. И в этой модели он объясняет и парадокс Ферми, и огромные пустые части космического пространства, и еще несколько открытых вопросов в космологии. Точнее, пытается объяснить и увязать в одну модель.

Что касается меня, то в одно время я начал задаваться вопросом о подлинности окружения. Та обстановка и предметы из прошлого мира — это именно «те» объекты или только аналоги, прогнанные через фильтр моего восприятия и искаженные им? Овощи, что я ел недавно, имеют именно тот вкус и запах, что был там, вовне?

Иногда меня посещали мысли о реальности самого профессора и Светланы. Это действительно «они» или такая же часть окружения, порожденная моим сознанием, как и все остальное вокруг? Я понял, что начинаю сходить с ума, ставя все, что вокруг происходит под сомнение, зацикливаясь на этом, как Светлана на своем воспоминании. Нужно было найти смысл в происходящем.

У всего произошедшего должна же быть какая-то цель. Задумавшись об этом, я погрузился с головой в более глубокое изучение наших возможностей, в исследование их границ в надежде за счет этого понять их предназначение.

И за последующие годы я создал и разрушил тысячи миров, играя с пространством и временем. Выворачивал реальность наизнанку, вкладывая одну в другую, в попытке достигнуть хоть какого-то предела. И за это время даже близко не приблизился к пониманию происходящего.

Тогда меня начали беспокоить сомнения иного рода. Что если профессор — реальный он или нет — прав в своей теории перехода? Пусть он был неизбежен для человечества. Но ведь случился этот переход не естественным путем и настолько рано, что мы, те остатки популяции, что теперь ютятся в своих реальностях, просто не можем сделать шаг вперед, выбравшись из шестикилометровой фрактальной скорлупы во что-то, что даже не способны осознать, потому что оказались не готовы к подобному. И теперь, имея возможности управлять самой реальностью, мы уперлись в ограниченность нашего восприятия, нашего понимания устройства действительности, чтобы двигаться дальше.