Синто. В одну и ту же реку. Часть 4. Чужие звезды

Викен сидит скрючившись на полу, спрятав лицо в коленях, руками вцепилась в волосы и, кажется, рвет их. Подхватываю, уношу, она начинает отбиваться… хоть бы у нее не проснулись рефлексы бойца, иначе регенератор мне обеспечен. Но нет, она почти не дерется. Тело сотрясают рыдания. Закутываю ее в простыню, буквально пеленаю, чтоб не натворила лиха ни себе ни мне.

— Это ненадолго понимаешь? Ненадолго! — кричу я, — Банку снимут через две недели, если дурить не будешь.

— Почему? Опять… — доносится мне в ответ.

— Малышка моя, — я прижимаю к себе ее спеленатую, — Ну не достаются победы даром, солнышко моё. В этот раз пришлось заплатить тебе. За всё. За всех.

— Только на ноги встала… только человеком себя почувствовала… — она говорила не в силах справиться с рыданиями, тяжело и прерывисто втягивая в себя воздух, — И опять урод!.. Не тело, так лицо!.. Опять плавать «консервой»! Ты знаешь…, что такое лежать там…, на дне… и дышать через эти трубки…, а мышцы дергают… эти мерзкие стимуляторы?… Знаешь?

— Нет, малышка, не знаю. Но скоро придется узнать.

Она так удивилась, что даже замерла на какое-то мгновение.

— Почему?… придется…

Огромные удивленные глаза над… маской.

— Омоложение, — выдавил я из себя, — Мы обязаны…

Вот уж не думал, что когда-нибудь буду оправдываться по этому поводу.

Но дело было сделано — истерика начала затухать.

— В сорок, да?

— Да…

— Но это ненадолго положат, дня на два…

— Да…

«Думай о чем угодно малышка, но не об этом мешке на твоем лице и не о том, как ты с ним выглядишь.»

Дыхание ее почти выровнялось, но настроение не улучшилось, в таком состоянии можно часами лить слезы.

— Солнышко мое, ты же такая сильная… так чего вдруг? — я гладил ее волосы, почти придушив, настолько крепко прижимал к себе не давая отвернуться, отвести взгляд.

— Я не сильная. Я обычная! — вдруг выкрикнула она в ярости, — Обычная! И я…

Тут она оборвала себя и все же ухитрилась отвернуться.

Разговора не будет.

Я уставился на тонкую, изящную шейку… Эту шейку уже ломали… Дядя-любовник. Как ни странно, я его понимаю… Эта девчонка доведет до бешенства любого.

Я впился жестким поцелуем в место, где билась жилка, Викен тихо вскрикнула и выгнулась. Еще и еще раз… Наверное ничего не было слаще этой тонкой кожи и бьющегося в сладких конвульсиях тела подо мной.

Но она все же вырвалась, выскользнув из кокона, в который я ее спеленал.

— Отстань, — с каким-то непонятным страхом и неуверенностью произнесла она.

Я просто смотрел на нее. Не отстану, конечно же. Ни за что.

— Отстань! — уже тверже крикнула она, — Мне не нужна твоя жалость!

— ДУРА!!! — от моего крика задрожал визор на стене. — КАКАЯ жалость!? Я люблю тебя, идиотку! Меня чуть инфаркт не хватил, когда я решил, что ты сдохла там на посту! А когда ты в регенераторе… Да ты…!

Я схватил ее, ошалевшую от моих слов, и подмял под себя, прижимая ее руки

— Ты глупая-глупая девчонка…

И чтоб не успела ничего сказать, поцеловал с другой стороны такую же трепетную венку…

Просыпаться было немного страшно. Мало ли что взбредет в голову этой малахольной синто, возьмет и разобьет то маленькое и хрупкое счастье, родившееся этой ночью. Не открывая глаз я потянулся туда, где по моим расчетам должно было быть ушко и… наткнулся на что-то студенистое и неприятное. «Банка». Я открыл глаза, чтобы увидеть этот экзаменующий взгляд…

Ну я тебе покажу, экзаменатор!

Спустя секунду раздались крики

— Ай! Ай! Больно! Ты что с ума сошел!?

— Ты все поняла? — ласково спросил я.

На круглой упругой попке виднелись следы зубов.

— Хам! — она силилась удержать оскорбленное достоинство, — Не смей так больше делать!

— Ты тоже не смей так больше делать, — предложил я.

— Хорошо, — согласилась она.

— Хорошо, — эхом ответил я.

— Болит! — обиженно продолжила она

— Полечим!

После прилета на Святорусскую меня закрутили дела, а Викен надо было все же лечь в больницу, для быстрого и результативного восстановления. Но как только у меня появлялось «окно», я как восемнадцатилетний кадет несся к ней. Затащить в кладовку для невозможного ураганного секса или развлечь рассказом во время ее «плавания». Или просто посидеть и подержать ее за руки ничего не говоря, зная, что ей становится легче, когда я рядом, ведь регенерируемые ткани болят и немилосердно чешутся.

Представитель не вправе придавать такое большое значение какой-то девчонке-иностранке. А скрывать это сумасшествие я не мог, единственное, что оставалось — делать вид, мол, все несерьезно, и это лишь прихоть, развлечение и способ сбросить рабочее напряжение.