Сёгун

– Но, господин, даже как одна из ваших младших дам… – Оми произносил обычные вежливые слова, которые оба они считали притворством, хотя и обязательным. Оми все время молился, как никогда не молился раньше. Он знал: попросить можно, но он никогда этого не сделает, никогда…

Торанага смотрел, как Кику бросает веер, ловит веер служанки и смеется, заражая всех своим весельем… Но тут обе девушки скрылись за лошадьми. «Извините, Кику-сан, – подумал он, – но я должен как можно быстрее отдалить вас от себя. Честно говоря, я действительно все больше влюбляюсь в вас, хотя Гёко никогда не поверит этому, да и Оми тоже, и вы сами».

– Я совершенно согласен, но большой талант заслуживает жертв. Кику-сан достойна собственного дома. И мужа.

– Лучше быть содержанкой самого мелкого самурая, чем женой крестьянина или торговца, даже богатого.

– Я не согласен.

Для Оми с этими словами все закончилось. «Карма, – сказал он про себя, придавленный своим несчастьем. – Отбрось печаль, глупец. Твой сюзерен решил, значит с этим все кончено. Мидори – идеальная жена. Твоя мать становится монахиней, так что теперь в твоем доме будет полная гармония. Столько печали сегодня. И счастья: будущий даймё Идзу, командир полка… Андзин-сан будет жить в Андзиро. Следовательно, первый корабль будет построен в Идзу – на моей земле… Отбрось свою печаль. Вся жизнь – печаль. У Кику-сан своя карма, у меня – своя, у Торанаги – своя, а мой властелин Ябу показал, как глупо беспокоиться об этом или о чем-то еще».

Оми взглянул на Торанагу. В мыслях у него прояснилось, все встало на свои места.

– Прошу прощения, господин, пожалуйста, извините. Я не подумал.

– Ты можешь проститься с ней перед отъездом.

– Благодарю вас, господин. – Оми развернул голову Ябу. – Вы хотите, чтобы я закопал ее или увез с собой?

– Насади на кол лицом к останкам корабля.

– Да, господин.

– А что он написал перед смертью?

Оми прочитал:

Что – облака,
Если не оправдание?
Что – наша жизнь,
Если не бегство от смерти?

Торанага улыбнулся.

– Интересно, – заметил он.

Оми поклонился и передал завернутую голову одному из своих людей, а сам прошел между лошадьми и самураями в дальний конец двора.

– Ах, госпожа, – церемонно обратился он к Кику. – Я так рад видеть вас здоровой и счастливой.

– Я со своим господином, Оми-сан, а он здоров и доволен. Как могу я не быть счастливой?

– Саёнара, госпожа.

– Саёнара, Оми-сан. – Она поклонилась, осознав теперь, что все закончилось, – раньше она этого не понимала. На глаза ее навернулись слезы, Кику смахнула их и еще раз поклонилась ему вслед.

Она смотрела, как он идет широким, уверенным шагом, и чуть не зарыдала, сердце ее готово было разорваться, но потом, как всегда, она услышала добрый, мудрый голос: «Почему ты плачешь, дитя? Мы, дамы „плавающего мира“, живем одним моментом, отдавая все наше время радости от цветения вишни, от снега, свежести листьев вяза, стрекота сверчка, от красоты луны, ее роста, и убывания, и нового рождения, от пения наших песен, питья чая и саке, аромата благовоний и прикосновений шелка, от ласк. Слушай, дитя: никогда не печалься, всегда плыви, как лилия на быстрине потока жизни. Как тебе повезло, Кику-сан, ты принцесса Юкиё „плавающего мира“, так плыви, живи мгновением…»

Кику смахнула слезинку. «Глупая девочка, зачем плакать? Не плачь! – приказала она себе. – Ты так невероятно удачлива! Ты наложница самого крупного даймё, хотя и очень незначительная, неофициальная, но какое это имеет значение – твой сын родится самураем. Разве это не замечательный подарок? Разве предсказатель не обещал такого необыкновенного счастья, в которое невозможно поверить? Если и плакать, то о более важных вещах. О семени, росшем в твоем чреве, которое изгнал тот отвар со странным вкусом. Хотя зачем плакать об этом? Это было только „оно“, не ребенок, да и кто был его отец? Если честно?»

– Я не знаю, не наверняка, Гёко-сан, прошу меня извинить… Мне кажется, что отец – мой господин, – вымолвила она наконец – ей очень хотелось сына-самурая.

– Ну а если ребенок родится с голубыми глазами и светлой кожей, а? Посчитай дни.

– Я считала и считала… О, как я считала!

– Тогда будь честна сама с собой. Извини, но и твое, и мое будущее зависит от этого. У тебя впереди еще много лет, чтобы рожать детей. Тебе ведь только восемнадцать. Лучше быть полностью уверенной.

«Да, – снова подумала она, – как вы мудры, Гёко-сан, и как глупа и очарована была я. Это было только „оно“… И как мудры мы, японцы, зная, что плод еще не ребенок, пока ему не исполнится тридцать дней. Тогда его дух укрепляется в теле и окончательно определяется его карма. О, как мне повезло! И я хочу сына, и еще одного сына, и еще одного сына и совсем не хочу девочку… Бедные дочки! О боги, благословите предсказателя, и благодарю вас, благодарю вас за мою карму, за то, что меня любит великий даймё, что мои сыновья будут самураями… О, пожалуйста, сделайте меня достойной такого жребия…»