Сионская любовь

– Не сомневаюсь, приведешь и тысячу, коли ты – будущий воевода, и тысячами командовать станешь. А если все на свете купить можешь, купи себе разум и сердце. Без этого дурное от хорошего не отличить, и уста велеречивые во вред. Знание слов не означает понимания вещей, и далек путь от искусства говорить до умения думать. Доколе богатством и знатностью хвалиться будешь? Они во тьме на ощупь своего обладателя ищут и, порой, находят не того. Кабы путь их был освещен, иначе выглядел бы Сион. Кто-то рубище сменил бы на бархат и шелк, другим бы пришлось алмазы и рубины с шеи снять. Говорят, пристало глупому богатство, как снег в летнюю пору, а невежде честь, как дождь в жатву. Из земли берутся золото и серебро, и кому кроме них нечем гордиться, тот сам словно земли ком. А я судьбу свою в землю не зарою!

Иссякло терпение Азрикама, гнев распирает грудь.

– Мочи нет твои мудрые речи слушать! Устами наставника своего говоришь – высокое унизить, низкое возвысить. Ему такое в радость, и тебе любо. Погоди, и на тебя узда найдется, и пропадет охота умом великим щеголять!

Тамар обратилась к Махе.

– Будь добра, укажи воеводе на дверь. Чем дольше вижу его, тем больше браниться хочется.

Вышел Азрикам из комнаты, зубами скрежещет. И Тамар сердита.

Азрикам вновь бросился к Иядидье.

– Сказал ты, что увижу и услышу другую Тамар! Другая ли? Глаза колючие, и язык, как бритва. Дерзостью по горло сыт. Вот плоды доброты! Жди зла от принявшего благодеяние. Пастух, которого приютил, дочь твою с пути сбил. Обуздай-ка теперь бунтовщицу!

– Торопишься, Азрикам. Уйми сердце. Погоди немного, дай время вникнуть в дело, и сам я с дочерью поговорю. Увидишь, Тамар или помирится, или примирится с тобой. Лишь исполнится девице восемнадцать лет, и станет твоею.

Хозяин в доме

Обед. Иядидья восседает во главе стола. Справа – Тирца, слева – Тейман и Тамар. Юноша погружен в свои мысли, и нет его. Девушка безмерно печальна. Родитель молча смотрит на отпрысков, и неодобрение его перерастает в гнев.

– Отчего так невеселы, любезные? Или не по вкусу хлеб, моими трудами добытый? Не желаю более смурых лиц за столом! – взорвался хозяин.

– Надеюсь, милый, укор твой не ко мне, и я по-прежнему тебе дорога? – осторожно спросила Тирца.

– Дорога! Сватаясь, изрядный выкуп за тебя заплатил. Сейчас иные времена. К чему деньги? Голову девице вскружил – и получай свое!

– А в древности как было? Что дал за Хаву Адам? Ребро свое, и только! Когда девицы сами станут себе мужей выбирать, тогда и вправду новые времена придут!

– Да уж они здесь, и в доме нашем поселились, и дочь жестоковыйную пленили. Не мы ей, она нам науку преподаст!

Бедняжка Тамар слушает отца, и слезы бегут ручьем.

– Не льстись надеждой, Тирца. Вода в глазах ее не раскаяния слезы – о возлюбленном пастухе горюет. А благородного вельможу, которого унизила и обидела, и не вспоминает. Быстро-быстро, как утренняя роса, высохнет эта влага!

Довольно тяжких вздохов, дочь! Тот, кто в сердце твоем, ушел навсегда. Не о нем, о душе своей заблудшей плачь! Азрикам твоя судьба, и выбора нет. Иди к себе и семь дней на глаза мне не попадайся. Одумайся! Глупости и черствости устыдись! Отца обманула и бедному доброму юноше пустые надежды дала. И не диво: для кого честь – пустяк, для того все прочее ничтожно!

Рыдая, вышла Тамар. За ней прошмыгнул Тейман.

– О, Иядидья! Зачем бедняжку нашу терзаешь? Ведь одна у нас дочь! – вскричала Тирца, – ужели в родных душах столько гнева? Он обжигает!

– Ты виновата! Ты попустила! Девица предпочла безродного пастуха благородному юноше. У меня священный союз с его отцом. Согласен, ее возлюбленный честен, умен, красив…

– Необычайными достоинствами надо обладать, чтоб заслужить обличителя похвалу, – перебила мужа Тирца.

– Пусть так, но какое имя он даст нашей Тамар? Он воевода? Или придворный? Или иная знатная особа? Помоги мне, жена. Добавь слово к месту и ко времени. Ведь дочери нашей пришла пора любви!

– Знатность, богатство, священный союз! А сердце Тамар? Отец, отдавая меня в жены тебе, кроме сердца моего ничего и знать не хотел. И я любила, милый, и корней не искала, и стала твоей. Не ведомы нам судьбы изломы. Кто думал, что на сухой сионской земле розы расцветут, а благодатный Шарон чертополох и терн породит?

– Грезишь, что неотразимый Амнон явился к нам из сновидений Хананеля и станет женихом Тамар? И я бы этого желал. Был бы жив отец твой, все достояние свое отдал бы пастуху на выкуп старика, дабы подтвердил, что Амнона видел в вещем сне, и свершилась бы мечта. Увы, сон остался сном. А посему внуши дочери, чтоб забыла пустое и для Азрикама открыла бы дверь в свое сердце.

– Ты муж мне, я должна подчиняться.

Тем временем беседуют Тамар и Маха.