В моей постели в это время хохотала Мисаки и стонала Миу… Девушки были полностью раздеты… собственно, раздеть — это все, что я успел с ними сделать. Ну, упражнение «раздеть» у меня вообще на «раз-два» получается, так что и упоминать, наверно, не стоит.
Миу стонала вовсе не от того, от чего обязаны стонать девушки в моей постели — она просто пыталась задушить смех с помощью подушки… Вот такая она у меня деликатная.
Через пять минут в дверях номера показался любопытный нос Ренки. Любопытство — наше все! Уяснив причину переполоха, она присоединилась к веселью. Она-то рассчитывала «посмотреть, как ЭТО выглядит со стороны», а тут, оказывается, гораздо более интересное… мероприятие!
А потом кому-то из них пришло в голову отдернуть штору… и обнаружить на подоконнике… Хоноку с фотоаппаратом!
А потом в дверь деликатно постучали… На пороге стояла Сигурэ в костюме пантеры с двумя упаковками туалетной бумаги:
— Кенчи… пригодится… беспокоюсь! Мягкая… с запахом фиалок… ему понравится…
Хорошо, что постояльцев в гостинице не было — вряд ли они смогли бы спать под хохот, сопровождавший показ сделанных моей сестрой фотографий!
— А теперь, детишки, — Возвестил Старейший. — Все дружно держим нашего Кэнсэя! А я вниз прогуляюсь… посмотрю, что там, да как… И не дай Фуриндзи, вы его упустите!
Солнце стояло почти в зените. Небо — глубокое и завораживающее, каким оно бывает в горах зимой. Даже, если смотреть на него сквозь светофильтры горнолыжных масок или солнцезащитных очков. Покой, простор, ослепляющее солнце, многократно отраженное от чистого белого снега, слабый ветерок… Гармония!
Это, если смотреть вверх. А на конечной площадке канатной дороги до гармонии было очень далеко.
Никого, кроме мастеров, сейчас на площадке не было. Эта лыжня была полностью арендована на сутки… что вызвало стоны со стороны Кэнсэя — с недавних пор каждую иену, потраченную Кенчи, он воспринимал, как упущенную выгоду… во всяком случае, постоянно демонстрировал это.
Побледневший Кэнсэй сейчас стоял в центре железной платформы, окруженный Сакаки, Акисамэ и Апачаем.
— Ну, зачем тебе туда, Кэнсэй? — Увещевал Акисамэ. — Не поможешь ведь ничем! Пусть Старейший разберется с проблемой!
— Слышь! Успокойся-на! Ща Старик там все разрулит-на!
— Апа-па-а-а… — Послышалось жалобное со стороны Апачая.
— Там. Ренка.
— Ты умеешь сращивать сломанные позвоночники-на? — Не выдержал Сакаки, находящийся сейчас в полной боевой готовности.
Акисамэ поморщился — про сломанный позвоночник Сакаки, вошедший в свой боевой режим, ляпнул совершенно зря!
— С дороги. — Спокойный холодный голос.
Оранжевые стекла в щегольских, а-ля-Леон-Киллер, очках мастера Ма пошли трещинами. На площадке, продуваемой ветром, вдруг установился полнейший штиль. А у ног мастера кэмпо маленькими смерчиками взвихрился снег. Обманчиво мягкий шаг вперед. Металлическая площадка содрогнулась.
Сакаки досадливо крякнул — путь вниз лежал аккурат через то место, которое он сейчас загораживал.
Еще один шаг вперед. Сакаки набычился и оскалился:
— Не дави, мелочь узкоглазая! Клал я с пробором на ваши китайские штучки! И… давно я хотел твою узкоглазую морду начистить!
После этого на площадке канатной дороги заметались четыре размытых пятна. Возмущенно застонали и заскрипели металлические перекрытия. Затряслась вся конструкция.
Внизу, в полутора километрах, на стартовой площадке канатной дороги до гармонии было еще дальше.
Там надсаживалась сирена. Один гусеничный вездеход и три снегохода ехали от промежуточной базы спасателей. Все они двигались вверх по склону. Туда, где в стройной «линеечке» сидений остановленной канатной дороги зиял «пробел» — одной «насечки» — одного парного сидения — не хватало…
Видимо, спасатели не сообразили сразу, что после обрыва сидения, канатная дорога работала еще пару минут и ехать надо к точке, находящейся на сто метров ниже.
Хотя, вряд ли это имело значение: высота «канатки» над поверхностью в этом месте была от двадцати до двадцати пяти метров. А внизу — именно под местом аварии — был единственный стометровый участок голых скал с очень редкими пятнами сугробов.
Глава 34