Сирень для Сонки

Ладно, поиграем. Выбираться отсюда всяко надо. Выставив дуло над штабелем, я прицелился в среднего пса и дал очередь. Тазик туловища лопнул, клешни-бластеры разошлись в стороны и жахнули по стоявшим рядом. Все три робота смешались в горящую кашу. Выскочив из укрытия, я метнулся к выходу из тупика. Но опоздал. С улицы валила целая толпа боевых псов. Если первые были достаточно крупными особями, со здоровую овчарку или мастифа ростом, то эти походили на стаю терьеров. Мелкие, зато много. Они, не стесняясь, палили во все стороны, в том числе и в меня. Будто градом камней осыпало: в грудь, по ногам, в лицо – шлем мгновенно потемнел, накрыло ночью, и прямо перед глазами вспыхнул фейерверк. Пригнувшись, бросился обратно за свой каменный штабель.

Псы приближались – я стрелял. Они взрывались, валились на землю кучками мертвого мусора, но в проход перли новые и новые. Все мысли улетучились: давить на спусковой крючок, выбрасывать пустой магазин, вставлять новый. Вряд ли это заняло много времени. Сколько надо, чтобы расстрелять шесть магазинов? Не знаю, не считал. Закончились патроны в последнем. Палец зря нажимал на крючок. Все.

Стало тихо. Песики тоже перестали стрелять, сбились в плотную стайку.

Дадут ли они мне пройти? Попробовать? Наверняка ждут, когда я вылезу. А потом что: расстреляют меня или потащат куда-то под конвоем? Должен же здесь быть кто-то еще? Кто-то главный.

Он не заставил себя ждать. Раздался короткий смешок, и кто-то невидимый спросил:

– Наигрались?

Повертел головой, но никого не увидел. А голос, слегка надтреснутый, старый какой-то голос продолжал:

– Выходите, не бойтесь. Я вам ничего не сделаю.

Как же, дожидайся. Сейчас вылезу. Ты, может, и не сделаешь, а твои псы? Он будто услышал мои мысли: свистнул, и стая, развернувшись, бросилась в проход. Пустырь опустел.

– Ну выходите же, – в голосе прозвучало нетерпение, – не будете же вы там вечно сидеть.

Из-за горящей кучи мусора вышел дядечка, седой, но подтянутый. Спина прямая, шаг твердый. Ему бы очень подошел мундир. Любой. Сидел бы на нем как влитой. Но дядечка был одет в простенький спортивный костюм.

Я вылез, выставив перед собой шмайсер.

– Да бросьте вы свою стрелялку, все равно, у вас патроны кончились.

Он присмотрелся к моему оружию, сощурив глаза, махнул рукой:

– Гадость какая. Столько лет такого не видел. Надеялся: и не увижу. Где вы его взяли?

Я бросил шмайсер в сторону.

– И доспехи свои можете снять. Что вы паритесь в скафандре? Тут нормальная атмосфера. Я же дышу.

Сняв шлем, вдохнул. Воздух был чистым, свежим, едва отдавал озоном, как после грозы. Вокруг горело и дымило, а запаха гари не было.

Дядечка подошел и протянул руку:

– Вольфганг, хранитель.

Я стянул перчатку и пожал его сильную сухую ладонь.

– Платон Граневецкий. Мне нужна девушка. Сонка. София Жилевич.

Вольфганг пожал плечами:

– Я догадался. Удивился бы, если вы потребовали парнишку. Пойдемте, я покажу их вам.

Он двинулся прочь, я за ним. Шлема на мне не было, чувствовать направление я не мог, но был уверен: он ведет меня к Сонке.

Прошли мы немного. Город сдвинулся, пошел рябью, стёк – недаром он казался мне декорацией. Мы с Вольфгангом оказались в темноте. Впереди светились две звездочки. Казались крохотными, далекими, но пара шагов, и большие, исходящие белым светом шары уже рядом. С расстояниями здесь беда, растягиваются и сжимаются, как угодно. Интересно, кому угодно? Этому дядечке Вольфгангу, аттестовавшемуся непонятной должностью «смотритель»?

– Почему два? – я имел в виду световые шары.

То, что Сонка там, внутри, я как-то понял. Но что или кто второй?

Смотритель хмыкнул несколько презрительно, дескать: экий ты дубина, Платон Граневецкий, все тебе разжевать надо.

– Там, – указал вправо, – ваша девушка. Она спит. Можно сказать, что спит и видит сны. Она проживает тысячи жизней, одну за одной. Рождается, растет в любящей семье, взрослеет, влюбляется, выходит замуж, рожает своих детей, любит их, стареет, внуков воспитывает, умирает, окруженная домашними. И снова рождается. Одна реинкарнация за другой. Бесконечно. Она счастлива. А там, – рука качнулась влево, – ее партнер. Хороший паренек. Мир Любеч, его звали. Мирко. Второй ретранстлятор. Женщина не может быть одна. Нужен мужчина. Инь и ян. Чтобы сплести сеть любви и счастья, нужны двое.

Кольнуло. Даже не «ретранслятором», вот этим словечком – «звали». Глагол прошедшего времени. Для него, для Мира Любеча все в прошлом, даже имя. И для Сонки.

Я шагнул вперед.

***

– Настройки очень тонкие, не стоит подходить ближе, – он попытался удержать меня.

Но я сделал пару шагов. Сияние колыхнулось, стало прозрачнее. И я увидел внутри светового кокона девичью фигурку. Обнаженное тело свернулось в самой удобной человечьей позе – позе эмбриона. Колени подтянуты к подбородку, голова склонилась к плечу. Тонкую ключицу пересекала ниточка голубых бус. Сонка. Глаза ее были закрыты, губы слегка улыбались. Так улыбается ребенок сквозь сон, дарующий радость. Сияние, обнимающее девушку, колыхнулось еще раз и медленно налилось сиреневым.