Сирень для Сонки

И все. Воспоминание закончилось. Дальше – белый свет сквозь веки на койке медблока.

Уж не знаю, да, признаться, и знать не хочу, какую хрень он сотворил с моим несчастным мозгом, что пришлось проваляться в капсуле регенерации целую неделю. Что он там развалил, пытаясь вытравить воспоминания. Но не срослось – я все-таки вспомнил.

***

Вспомнив, я вновь пошел к городскому колумбарию. Отключил голограмму бесконечно бредущей по краю прибоя Сонки. Отпирая замок погребальной камеры, я знал, что найду там пустоту. И увидев урну, серебристую посудину, напоминающую элитную банку для крупы, я охнул. Минуты две стоял и смотрел на нее, раздумывая: закрыть дверцу камеры или открыть урну? Потянул посудину на себя – внутри что-то забренчало. Отвернул крышку – беленькая фарфоровая мышка на дне. Больше ничего. Шуточки у тебя, Костик!

Я постарался больше с Шеиным не встречаться. Запросил перевода куда-нибудь подальше и уже на следующий день вылетел на Алтай на такую же базу. Теперь у меня была своя тема: пресловутые пузыри, что обещали присвоить себе мое имя. Бывший приятель вернулся в Питер, в Центр под крыло месье Смекалкина-Монтариоля.

Время шло. Я руководил экспериментами программы «Скороход», писал статью о своих пузырях или, если точнее, о топологическом феномене провисания пространственной червоточины для «Reviews of Modern Physics»5.

Время шло, но ничего не лечило: Сонка по-прежнему брела по краю прибоя, по краю моего разума, бередила душу своей улыбкой, своей недоступностью. Возможно, если бы она умерла… Просто умерла, как приходится всем на этой планете, утонула бы тогда в этой чертовой бухте, мне было бы легче. Она бы стала всего лишь воспоминанием. Но мысль о том, что где-то, кто-то… Что ее разобрали, как старый радиоприемник, что превратили ее в прибор… От слова «ретранслятор» меня коробило.

Чике-Таман, перевал, около которого была наша база, укрылся осенним пледом. Золотели пихты, побуревшие склоны кровавили яркими ягодами барбариса. Внизу ниткой бирюзы голубела Катунь, как бусы на тонкой Сонкиной шее. Иногда я спускался на берег. Просто посидеть на камне, под шум воды выбросить из головы все мысли – проветрить мозги.

Там он меня и нашел.

– Привет, – раздалось за плечом, и, обернувшись, я увидел Костю Шеина.

Хороший костюм, дорогие модные туфли. Будто шагнул сюда прямо с Невского. Хотя, примерно так и было. В руках у него был какой-то большой кофр, абсолютно не гармонировавший с прикидом денди.

– Наше вам с кисточкой, господин консьерж, – мне хотелось быть грубым, ну хотя бы пренебрежительным: чего, мол, приперся, не звали тебя.

И в то же время, где-то на периферии сознания сквозь злость остренько укололо любопытством. Чего это он ко мне? Что ему надо? Ведь надо же что-то, не просто в гости зашел.

– Я тут подумал… – он бросил свой кофр наземь и уселся на него, – Сонку можно вытащить.

Выбрал местечко прямо передо мной, так чтобы иметь возможность смотреть мне в глаза. А смотреть убедительно, убеждающе, он умел, этого не отнять. Я попытался выглядеть равнодушным, типа: тебе надо, ты и вытаскивай, я-то тут при чем, мне фиолетово. Пожал плечами, губы сложил презрительно-наплевательски:

– Слушай ты, расчеловеченный прислужних этих, как их, – махнул рукой, – да не важно кого, чего ты ко мне-то? Ты ж у нас всесильный открыватель порталов. Открывай и вали спасать, вытаскивать. А я муравьишка мелконький, безмозглый, мне ли тягаться с надчеловеками. Сейчас втянешь меня в свои игры бесовские, а потом опять будешь мне мозги выжигать. Нет уж, хватит. Я к тебе не нанимался, в кабалу не продавался, господин боярин. Сам-то что, боишься, что ли?

Шеин потер ладонями щеки, будто грим стер. Лицо у него усталое, осунувшееся. Заработался, видать, мой бывший приятель под крылом у начальства. Глаза мутные – ил со дна поднялся, мусор всплыл – черные точки по серой радужке. Больные глаза, виноватые, как у брошенной собаки.

– Не боюсь. Не могу. Хотел бы, но… Я консьерж, я по эту сторону. Не могу туда пройти.

Он замолчал. Я ждал. Догадывался. Нет, уже понял, зачем он пришел.

– Но я могу открыть дверь тебе.

Вот и прозвучало. Бери, Платоша, ноги в руки, вали туда, не знаю, куда, совершай подвиг. Спасай принцессу, тащи ее в зубах, клади к ногам хозяина.

Мы скрестили взгляды. Острые и холодные, как шпаги. И ничего от прошлой дружбы в них не было.

«Я могу открыть дверь тебе», – балестра6 и быстрый выпад.

«Зачем тебе какая-то девчонка?» – приз де фер7, сдерживаю его натиск.

«Я люблю ее. По-настоящему. Никого не любил с тех пор, как…» – дрожь клинка.

«Хочешь, чтобы я ишачил на тебя? А мне это на кой ляд?» – контратака, сейчас я добью его.

«Ты тоже. Ты тоже любишь Сонку», – кулѐ8 и ответный удар.

Тушѐ9. Клинок вылетает из моей ладони. Я опускаю глаза.

Этот поганец победил. Если он нашел возможность вытащить Сонку, я сделаю все. Все, что он скажет.

Шеин встал и открыл свой кофр. Вытащил и встряхнул комбез, серебристый, радужно переливающийся. Заговорил быстро, чтобы я не успел перебить, передумать.