Сирень на Марсовом поле

Она засмеялась и взяла Жору под руку, чего почти никогда не делала. Она была необыкновенно оживлена, весела, даже сговорчива, что уж вовсе за ней не водилось. Сколько раз Жора приглашал ее на отцовскую дачу, но ни разу не смог уговорить. А нынче и уговаривать не пришлось. Вера согласилась сразу, и они немедля отправились на Финляндский вокзал.

Дача Калинниковых была еще не совсем достроена, и Жора предпочел неуютному двухэтажному дому однокомнатную времянку на задах участка, которой завладел единолично и безраздельно. Сюда он и привел свою гостью.

Единственным окном своим времянка глядела на юг, и в ней было светло и просторно. Правда, довольно большая комната выглядела холостяцки неряшливо. Обиходные вещи, спортивные доспехи, старые сапоги, немытая посуда, какие-то коробки и консервные банки вперемешку с газетами и книгами раскиданы были повсюду, громоздясь и на стоящем перед окном столе, и на плите, и на стульях, и на незастланной кровати.

Вера огляделась и только головой покачала.

— Ну и свинство же развел. Хорош хозяин, нечего сказать.

— Сказать действительно ничего не скажешь, — охотно согласился Жора. — Но сделать, я полагаю, кое-что можно.

Он широким жестом сгреб со стола прямо на пол банки, коробки и все прочее и поставил перед столом плетеный дачный стул.

— Пожалуйте.

Вслед за тем он похватал с плиты грязную посуду и убежал с ней, крикнув с порога:

— Сейчас я в большом доме схлопочу что ни-будь пожевать, а ты тут устраивайся.

Он исчез, а когда снова появился, то был нагружен стопкой чистых тарелок и всякой снедью. Веру он застал сидящей за столом перед раскрытыми тетрадками.

— Хорошо тут работать, наверно, — сказала она, оторвавшись от тетрадок и глядя в светлое просторное заоконье.

— Ну и работай, коли хорошо, — откликнулся Жора. — Только сначала давай подзаправимся.

Он сгрузил на плиту все принесенное с собой — масло, сыр, копчушки, разжег керосинку и поставил на нее чайник. Потом подошел к столу, держа в руках тарелку с хлебом.

— Давай потесним временно твои дифференциалы, — сказал он, кивнув на Верины тетрадки.

— Ладно, — согласилась Вера. — Я тоже что-то есть захотела.

Она сложила тетрадки и сунула их в прислоненный к ножке стола портфель. Потом устало потянулась и откинула голову на спинку стула. Жора нагнулся над ней, чтобы поцеловать.

— Ну тебя, — отмахнулась Вера. — У тебя одно на уме. Ненормальный какой-то, честное слово.

— Угу, — согласился Жора. — Есть немножко. И знаешь, что я предлагаю для приведения меня в норму? Давай поженимся. Нет, я серьезно говорю…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В течение последующих двух лет он часто повторял это, но Вера неизменно отвечала — нет. И все же весной сорокового года она вышла замуж за Жору Калинникова. Почему она так поступила — не совсем понятно было и ей самой. Так поступилось, и все. Не любила она и расспросов сторонних людей о своем замужестве, даже близких подруг.

Лето Вера провела вместе с Жорой на даче. Отец Жоры был в длительной заграничной командировке. Мать занималась ремонтом городской квартиры и большую часть времени проводила в городе. Молодые почти целиком занимали весь двухэтажный дачный дом. По воскресеньям наезжали гости из города, по большей части сослуживцы и друзья Жоры.

С приездом гостей в даче становилось шумно и чужевато. Чужеватость эта странным образом распространялась и на Жору. Вера без улыбки слушала его привычные остроты. Когда он играл в волейбол или пинг-понг, она не была его союзницей, не торжествовала его маленьких побед, не огорчалась его поражениями.

Она жила одной с ним жизнью, не отдавая себя этой жизни. Она не знала с ним ни щедрости чувств, ни полноты их, ни безоглядной, сладостной до слез нежности.

Кто из них был повинен в этом? Кто считал себя повинным? Он, кажется, об этом вовсе не думал, да едва ли и замечал ее отдельность. Она винила во всем себя, винила и даже негодовала. Холодность ее в замужестве была нежданной для нее самой.

Может быть, дело было в ее работе? Может быть… Она была увлечена ею, захвачена. Тут она была и горяча и взволнованна. При решении трудных задач, трактующих один из сложнейших разделов теории чисел, она испытывала истинное наслаждение. Она вкладывала в эту работу не только все знания и уменье, но и все душевные силы.

Работая над кандидатской диссертацией, Вера засиживалась до глубокой ночи. Из большого дома она уходила во времянку-сторожку и там на долгие часы выключалась из мира вещей и событий, погружаясь в мир символов, их замещающих. Когда-нибудь этим символам суждено вернуться в жизнь и стать снова вещами и событиями — гигантскими мостами, теплыми домами, подземными туннелями, космическими кораблями. Наука становилась необходимым элементом всякого свершения на земле, а математика входила необходимым элементом во всякую науку.

Весной сорок первого года Вера защитила диссертацию и стала кандидатом физико-математических наук. И вдруг все оборвала внезапно грянувшая война.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ