Сирень в мае не цветёт

Уже возле дома Лилии, мы заглянули в аптеку и приобрели то, что нужно. Я связалась с лечащим врачом, которая в ужасе говорила мне о том, что я ещё утром должна была быть у неё. Но я сказала, что зайду утром, тем более, что мед эксперт уже дал рекомендации.

Молчанье, вчера так смущавшее меня, сейчас казалось отрадой. Разговоры были мне в тягость. Родители Лильки это понимали. Вообще, если бы не они, я не знаю, как бы поступила. Подруга вчера, так и упала в ужасе на колени, глядя на моё состояние. Ссадины и синяки оказались и на лице. Так что, взгляд таксиста, смущавшего меня пристальным вниманием, был оправдан. А Марья Алексеевна сообразила быстро в чём дело, и, подключив супруга, нашла решение. Моё желание отомстить за боль совпало с их предложением. Пару раз проскользнула такая мысль «А может простить?». Но что-то внутри сломалось. Прежняя нежность сменилась злостью. А о любви тут и нечего было говорить. Я понимала, что это дело рук свекрови. Точнее, её языка. В тайне проклинала своё хвалённое хорошее воспитание, что не позволяло мне накричать в своё время на неё или ответить на обидные слова. Но в полицию пойти не отказалась. Просто представила другую на моём месте, и в глазах темно стало.

Ужин подходил к концу. Лилька уже наелась и теперь просто разглядывала меня. Я не против. Меня не смущало ничего. Разве, было неудобно за то, что потревожила. Но после смерти мамы два года назад, единственно близким человеком оказалась Лиля. А потом Коля, с которым мы познакомились на похоронах. Он пришёл с Елизаветой Егоровной, которая была коллегой мамы по работе. Тогда она показалась мне такой милой женщиной. Называла Наташенькой. Затем зачастила ко мне в гости. Приходила порой, пирожками угощала. Однажды притащила и сына. «Не красавец», – подумала я, – «но такой чуткий и добрый». Что-то внутри щелкнуло и согласилась на свидание. Замуж он позвал почти сразу, однако я долго упиралась. У меня был универ. Добавилась работа. А принимать помощь от мужчины не хотелось. Не безрукая же! Сама могла заработать.

Так и встречались, пока в один день Коля не растопил моё сердце окончательно. Мы просто расписались. Он – обычный рядовой строитель. Я – студентка. О роскоши и говорить нечего.

И зажили мы, вначале хорошо. Но где-то через месяц начались первые придирки свекрови. Пару раз Коля защищал, а потом перестал. Только прикрикнет и удалится. Вскоре выяснилось, что у Елизаветы Егоровны появился свой ключ. Я была вне себя от возмущения, но муж успокоил, что, если ключи потеряем, будет у кого попросить. Недоверчиво, но я всё же согласилась. А зря. Надежда, что меня будет встречать с работы муж, улетучилась сразу после нашего разговора. Коля приходил на пару часов раньше, а я работала до девяти официанткой. Но дверь мне отворила свекровь. С тех пор житья не было.

А сейчас, я не понимала, где ошиблась. Когда я успела стать настолько недальновидной, что пропустила главный момент – меня вытуривали из собственной трёхкомнатной квартиры? Когда он остыл настолько, что перестал привычно целовать в щечку? Почему моменты близости стали чем-то обыденным? Я пыталась пару раз устроить романтические вечера, сделать приятное мужу, но отсутствие энтузиазма у него вновь скатилось в бытовуху.

– Если ты будешь плакать, от этого ситуация не измениться, Наталья, – нежный пухлый пальчик прикоснулся к моей щеке и вывел из раздумий. Марья Алексеевна с тревогой заглядывала мне в глаза.

– Простите, – спохватилась я и стала утирать слёзы, – что-то совсем расклеилась. И мысли дурные. Если вы не против, я пойду, прилягу.

– Конечно, дочка. Не забудь выпить лекарства.

– Спасибо, – постаралась ей благодарно улыбнутся, но не уверена, что из этого хоть что-то вышло. Выглядела я жалко. И глядя на себя в зеркало, в ванной, думала, что всё образуется. Главное, пойти к врачу. Боль ещё со вчерашнего дня доставляла мне дискомфорт.

Но сейчас спать. Только сон мог спасти от плохих мыслей. Но он не приходил, совсем. Только, когда начало светать, я сумела вздремнуть.

– Ты куда собралась в такую рань, сумасшедшая? – спросила меня подруга, выйдя из комнаты. Я была к тому времени уже одета и, сидя в прихожей, пыталась обуться.

– Я в больницу. Иди, спи. – попыталась отмахнуться от неё. После ночи раздумий, мне хотелось побыть одной. Никого не видеть, никого не слышать. Но вместе с тем, я понимала, что нужно к врачу.

– Так, не будь ребёнком. Папа! – позвала она Анатолия Владимировича, а затем ворвалась в родительскую спальню. Я хотела уйти, никого не потревожив, но…

– Лиль, не надо…

– Надо!

– Со мной ничего не случится, – несмотря на боль, на то, что я ещё вчера должна была лежать в больнице, упиралась из последних сил, – а если?

– Никаких «если». Едем. Куда ты в таком состоянии одна?

Я была в замешательстве. Ничего не случится – аргумент из ряда «так себе», ведь уже случилось! В итоге мы выехали на пол часа позже, чем я хотела. Подруга привела моё лицо в порядок. Хотя, кого сейчас волновала моя внешность? Смысл быть красивой?