Сирена

– Вчера было решено «отделаться» от него, а сегодня это уже приведено в исполнение.

– Что вы говорите? Кем решено?

– И решено из-за вас, – продолжал Елчанинов. – Он им мешал, потому что вы обратили на него внимание.

– Откуда вы знаете это?

– Знаю. Теперь не время объяснять. Нужно постараться – нельзя ли помочь ему. Как это случилось с ним? При вас?

– При мне. Я только что приехала, он почувствовал себя дурно, упал на диван, тут постучали вы.

– Нужно скорее за доктором.

– Нет, доктор едва ли поможет, если это то, что я предполагаю и что подтверждается вашими словами. Пока вы побежите за доктором будет уже поздно, доктор приедет разве только для того, чтобы подтвердить его смерть, да едва ли в официальной медицине найдется и лекарство. Я думаю, что сама лучше помогу. Мне только нужно узнать, что он ел или пил.

– Вы полагаете, что это отрава?

– Не сомневаюсь. Все признаки яда, и притом сильного, известного только братьям иезуитам. Ради Бога, нельзя ли узнать, с чем он проглотил этот яд? Мне нужно рассчитать, какое количество дать противоядия.

– У вас оно есть?

– Я его ношу всегда с собой. Имея дело с этими людьми, необходимо принимать меры и быть готовой на всякий случай. Секрет противоядия открыт мне одним из их же братьев.

– Так дайте побольше!

– Нельзя! Нужно знать точно, сколько капель, иначе не поможет.

– Что же делать? Кроме чая, он, вероятно, ничего не пил сегодня. Чай он заваривает обыкновенно сам, – ответил Елчанинов.

– Погодите, – остановила его вдруг леди, – я, кажется, нашла. Он успел рассказать мне, что к нему приезжал какой-то граф от моего имени, Кастильский, а никакого графа Кастильского я не знаю. Этот граф заставил его рисовать акварельными красками. Художники, рисуя акварелью, имеют обыкновение брать кисть в рот... Ваш приятель, вероятно, тоже?

– Да, это его привычка.

– Гадкая привычка, но теперь я знаю, что делать. Скорее принесите мне воды!

Говоря это, молодая женщина схватила со стола граненый стакан, полный еще замутившейся от красок жидкостью, в которую Варгин макал кисть, когда рисовал портрет графа. Затем она достала из кармана флакон и начала капать из него в стакан.

Когда упала в него пятая капля, мутная жидкость вдруг получила фиолетовый отлив, потом побелела и стала молочной с перламутровым оттенком.

– Так и есть, – сказала леди Гариссон, – я не ошиблась. Так вот отчего почернели и краски на портрете! Яд был подброшен ему в стакан для красок в расчете на обыкновение художников брать кисть в рот. Скорее воды!

– Вот она! – сказал Елчанинов, подавая ей стакан с чистой водой.

Леди пустила в него пять капель из флакона и ловким движением потихоньку влила в рот Варгану содержимое стакана. Елчанинов поддерживал ему голову.

У Варгина хватило силы проглотить противоядие, которое единственно могло спасти его. Сделал он это бессознательно, захлебываясь, но действие лекарства стало заметно сейчас же. Судороги прекратились. Он задышал ровно и тихо.

– Спасен! – радостно проговорил Елчанинов.

– Не совсем еще! – возразила леди Гариссон. – Еще придется похлопотать над ним, прежде чем можно будет сказать, спасен он или нет! Вы видите эти закатившиеся, полузакрытые глаза, эти синие губы? Это признаки того, что количество яда было значительное, да и потребовалось целых пять капель противоядия – это очень много. Я никогда не решилась бы дать столько, если бы не убедилась, что это необходимо. Каждая лишняя капля лекарства действует быстрее и сильнее самого яда. Теперь нужно внимательно следить за ним. Вероятно, нужно будет повторить прием противоядия через некоторое время.

– Так вы останетесь со мной при нем?

– Не в этом дело. Вопрос в том, как мне остаться?

– Ради спасения человеческой жизни нужно пожертвовать всем, – твердо и уверенно произнес Елчанинов.

– Ах, дело опять вовсе не в этом! Я боюсь, что сюда придут, чтобы убедиться, умер он или нет, – промолвила леди.

– И застанут вас здесь? Вы боитесь, что это отзовется на вас дурно?

– Не столько на мне, сколько на нем. Если удастся отходить его, через два дня он будет здоров, но эти два дня потребуют большой возни и ухода. Едва ли, кроме меня, кто-нибудь может указать, что и как нужно будет делать, я одна могу угадать симптомы улучшения или ухудшения; следовательно, в течение двух, по крайней мере, дней я должна следить за ним. К себе на яхту я не могу его взять.

– Вам не позволят этого?

– Да, мне не позволят. Мало того, если застанут или увидят меня здесь при нем, не пустят больше сюда... просто силой не пустят, и тогда все будет потеряно.

– Что же делать?

– Единственно – перевезти его сейчас куда-нибудь отсюда, куда бы я могла приезжать так, чтобы не знали, что я езжу к нему. Другого выхода я не нахожу.

– Но едва ли выход этот возможен, – упавшим голосом возразил Елчанинов, – кроме моего собственного угла, я ничего не имею, но перевезти Петрушку ко мне при данных условиях – все равно что оставить здесь. Вам одинаково неудобно быть у меня, как и в квартире Варгана.

– Конечно. Но нет ли у вас родственницы, знакомой, какой-нибудь близкой семьи?