Сирена

– Он сильно был напуган могуществом братьев иезуитов. Он оробел и стал уверять, что в этом доме стены слышат, и так далее в этом роде, что мы попадем в ловушку. Я хотел силой увести его, и, пока возился с ним, дверь в подвал задвинули болтом с наружной стороны. Кто это сделал, не знаю, но только мне пришлось убедиться, что страх Станислава был вовсе небезоснователен.

– Как же вы вышли?

– Через некоторое время, когда я снова попробовал отворить дверь, она оказалась уже отпертой так же таинственно, как была заперта. Я объяснил себе это только тем, что вы спустились к подвалу и отодвинули болт.

– Нет, я все время оставалась наверху. Я прислушивалась, но все было тихо.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Да вы точно помните, что дверь была заперта?

– Еще бы. Я в нее ломился несколько раз. Я отлично помню.

– Как бы то ни было, вам удалось перехитрить отцов иезуитов. Ну и слава Богу!

– А вы не боитесь так громко говорить это?

– Теперь не боюсь... Сегодня, как видите, я принимаю вас уже не потихоньку в беседке, а открыто на террасе.

Елчанинов оживился и с любопытством спросил:

– Значит, случилась какая-то перемена для вас?

– И большая.

– К лучшему?

– Если хотите, да, к лучшему.

– То-то ваш карлик Максим Ионыч такой сияющий сегодня.

– Да, он очень рад. Он предан мне всей душой.

«Он ли один?» – внутренне усмехнулся Елчанинов.

– Чего вы улыбаетесь? – спросила Вера.

– Ничего... так... не знаю... Так какая же радостная перемена была сегодня для вас? Или, может быть, нескромно с моей стороны спрашивать?

– Нет, отчего же! Я вам скажу.

– Дело, вероятно, идет о маркизе, о его здоровье. Вы сказали мне при нашей встрече в доме у него, что он пришел в сознание. Ему лучше?

– Да, лучше, – подтвердила Вера, – он теперь уже вне всякой опасности, и это меня очень успокоило. Но в его выздоровлении я не сомневалась; по ходу болезни я ждала этого, и то, что он почувствовал себя лучше, не явилось для меня новостью. Нет, сегодня я получила известие, которое сильно изменило мою жизнь.

«Ну да, все кончено, – подумал Елчанинов, – вероятно, решено, что она выходит замуж за маркиза, который выздоровел, и это, конечно, изменит ее жизнь».

– Сегодня, – продолжала между тем Вера, – я узнала наконец, кто я такая, или, вернее, могу говорить о том, кто я. Прошлый раз я приняла вас в беседке потихоньку, как бедная, ничего не знающая девушка, не имеющая ни роду, ни племени, чужая всем в этом доме, а сегодня я – полная хозяйка тут, настолько сильная, что могу вступить в открытую борьбу, если это понадобится, с отцами иезуитами и во всяком уже случае имею возможность не бояться их козней так, как вынуждена была это делать еще вчера.

Она приостановилась.

Елчанинов с изумлением слушал ее, в душе радостно волнуясь за это благополучное изменение ее судьбы.

Между тем Вера втянула в себя полной грудью воздух и продолжала:

– Бывший покойный владелец этого дома князь Николай Иванович Верхотуров был моим отцом. Этого никто не знал, так как князь не был женат на моей матери, она была его крепостной. Воспитывались мы, его дети, за границей под фамилией Туровских, и только незадолго до своей смерти отец выписал меня к себе. Я жила у него на правах дочери для всех домашних, но в городе вовсе не знали об этом. Князь в последнее время никуда не выезжал и сам никого не принимал. О моем существовании не подозревали и, когда умер отец, думали, что у него нет наследников. Завещания не осталось, а прямых наследников не оказывалось. После смерти отца я осталась в его доме в самом неопределенном положении, не зная, что предстоит мне в будущем. Дворовые, которые обожали мою мать, вышедшую из их же среды и умершую, когда мне было пять лет, – относились ко мне с большой добротой и продолжали служить как будто законной дочери их покойного барина. Они все сделали это по собственному желанию, потому что получили перед смертью князя все до одного вольную. Но, конечно, навсегда мне здесь оставаться было нельзя, и приходилось думать о том, что делать. Без родных – по отцу, если бы они и были, они не признали бы меня, а со стороны матери у меня только карлик, которого вы знаете, Максим Ионыч – он приходился ей двоюродным братом, – так вот, без родных, без связей, без всяких средств я была в сильных руках иезуитов. Волей-неволей мне приходилось опасаться их и просить вас хранить в глубокой тайне, что я просила вас хотя бы о таком деле, как освобождение Станислава. И вдруг сегодня я получила известие, что отец перед смертью, давая вольную дворовым, обращался с письмом к государю, прося утвердить наследство за его детьми и дать нам дворянскую фамилию. Государь ввиду заслуг, как сообщено мне теперь, покойного князя Верхотурова, изъявил согласие исполнить его предсмертную волю, и, по Высочайшему повелению, нам дана фамилия Туровских, а все наследство утверждено за нами.