Сирена

– Лучше этого придумать было нельзя! – проговорила леди. – Вера Туровская – моя знакомая. Но только как же? – вдруг остановилась она. – Ведь Вера, насколько я знаю, сама бывает в доме, где лежит маркиз. По всем понятиям, она его невеста, иначе нельзя объяснить такую близость между молодым французом и девушкой, а он всецело предан людям, от которых мы хотим спасти вашего приятеля.

– Да, она его невеста! – вздохнул Елчанинов. – Но не беспокойтесь! Ведь и вы в близких сношениях с теми же людьми, а между тем желаете сделать доброе дело! Не беспокойтесь за нее и доверьтесь ей.

Леди с минуту подумала.

– Впрочем, – пожала она плечами, – Туровская, укрывая у себя вашего приятеля, рискует сама и потому будет осторожна. Хорошо, я поеду к ней!

Она быстро накинула мантилью, надела шляпу и, кивнув головой Елчанинову, вышла, застегивая на ходу перчатки.

Едва прошло время, чтобы она успела миновать пространство от двери мастерской до кареты, как там раздался неистовый крик:

– Зосю, моя коханна! Але Зосю![2]

Елчанинов выглянул в окно; Станислав выскочил из кареты и рвался к экипажу леди, крича и махая руками, но карета леди Гариссон уже отъезжала, кучер с места погнал лошадей, и они помчались крупной рысью.

Станислав, словно обезумев, погнался было, но кузов кареты далеко уже покачивался впереди, и Станислав, видя свое бессилие состязаться с рысаками, вернулся и вопил во весь голос:

– Ратуйте, панове! Ратуйте! Але то – моя жена, моя Зося![3]

– Веди его сюда! – крикнул Елчанинов денщику. – Да заткни ему глотку.

Он вернулся к Варгану в беспокойстве, не испугал ли того крик, но художник лежал без сознания и ничего, казалось, не слышал.

Денщик буквально исполнил приказания начальства. Он ввел Станислава, одной рукой держа его за ворот, а другой крепко зажав ему рот.

– Тсс! – подняв палец, сказал Елчанинов и показал Станиславу на лежавшего Варгина.

Тот понял, что перед ним почти умирающий человек, опомнился и, кажется, пришел немного в себя.

– Закричишь еще – убью! – грозным шепотом сердито припугнул его Елчанинов.

Поляк затряс головой и, освобожденный уже от солдатского самодельного намордника, тихим голосом залепетал:

– Але якже ж, пан?[4] Я смотрю, какая хорошая карета стоит, спрашиваю у кучера, чья эта карета, он мне говорит: «Госпожи леди Гариссон». И вдруг выходит и садится в эту карету моя Зося, жена моя, одетая и вправду как богатейшая английская леди. Она была здесь, я знаю, что господин художник знает ее, потому что он нарисовал при мне ее профиль.

– Но я вовсе не знаю ее! – догадался ответить Елчанинов. – Если хотите расспросить про нее у художника, то прежде помогите сделать так, чтобы он был в состоянии говорить.

– А что с ним такое?

– Разве вы не видите, что ему дурно? Нужно отвезти его.

– В больницу? – подсказал Станислав.

– Ну, да, в больницу! – согласился Елчанинов, чтобы не вступать в дальнейшие объяснения. – Помогите мне сделать это! Я возьму его на руки, а вы поддержите ему голову! Осторожнее! Вот так!

И, говоря это, он уже подымал Варгина, а Станислав помогал ему, сразу подчинившись, как человек, по природе робкий и восприимчивый.

Они перенесли Варгина в карету и очень осторожно тихим шагом довезли его до оранжереи; дорогу извозчику показывал сидевший на козлах денщик, которому Елчанинов подробно объяснил, куда и как ехать.

В оранжерее были приготовлены носилки, и там ждал Максим Ионыч с двумя людьми. Последние помогли перенести Варгина из кареты, а Станислава, во избежание какой-нибудь новой выходки с его стороны, Елчанинов отправил с денщиком домой.

Леди Гариссон была уже у Веры, и когда Варгина по темной, густой аллее перенесли в приготовленную для него на нижнем этаже комнату и уложили на постель, она явилась и, оглядев больного, нашла, что ему пора дать второй прием капель из ее флакона.

Максим Ионыч, взявший уже под свое покровительство и Варгина, и Елчанинова, и даже саму леди Гариссон, принес ей воды; она капнула в нее всего одну каплю и влила в рот Варгину свое целебное средство, еще с большим искусством, чем прежде, потому что теперь он не мог глотать сознательно – он был в полумертвом состоянии.

Елчанинов следил за лицом приятеля, ожидая, какое действие произведут капли.

Прошло несколько томительных секунд; Варгин оставался таким же, как был. Леди тоже внимательно всматривалась в него.

И вдруг полуоткрытые веки дрогнули у Варгина и тихо опустились, губы сжались и сделались светлее.

– Ну, вот, – сказала леди, – теперь он заснет, это – великолепный признак! Нужно будет оставить его в покое. Теперь все идет лучше, чем можно было ожидать, – и она, облегченно вздохнув, обернулась к Елчанинову.

Тот, заметив ее взгляд, подумал:

«Ну, вот, она сейчас станет спрашивать меня про своего мужа, кто был этот человек и откуда я привез его в своей карете».

Но леди ничего не спросила и только произнесла холодно и спокойно:

– Мы можем оставить его и пойти наверх. Там нас ждет завтракать Вера Николаевна.

ГЛАВА XXV