Сиреневый Кристалл

Юсгор мог успокоить Худжуба. Фурн не имел никакой возможности пробраться в архивы Академии наук, но сам факт внимания к наследству Вудрума заставлял задуматься, спешить с поездкой на Паутоо, коль скоро мы не хотели, чтобы нас опередили в метрополии Западного Паутоо.

Нельзя не сказать, что получение адреса тайника сразу же изменило положение нашей «ударной группы». Раньше у нас, кроме энтузиазма, ничего не было, теперь мы располагали уникальными документами, конкретными планами исследований. Институт космической химии, который наиболее сочувственно относился к нашим намерениям, начал самым настойчивым образом хлопотать в нужных инстанциях, доказывая необходимость посылки на Паутоо небольшой группы советских ученых.

Множество совещаний, докладов, демонстрации привезенных Юсгором экспонатов, доказывающих, что наука действительно столкнулась с явлением совершенно особенным и, как знать, быть может, грозным… Немало уговоров, настойчивых просьб, надежд и огорчений — и наконец решение состоялось: профессор Мурзаров и я получили длительную командировку в Восточный Паутоо.

Разумеется, время, ушедшее на эти сугубо организационные дела, было не зря потеряно. Мы неустанно продолжали вести работу, изучая кусок метеорита (осколок статуи Небесного Гостя), привезенный Юсгором вместе с окаменевшей пеной и рукой Лавумы. Скептиков теперь становилось все меньше. Наши исследования, проведенные в Институте космической химии, уж очень убедительно показали, что впервые за всю историю изучения метеоритов, этих пока единственных посланцев неведомых миров, человек столкнулся с новыми, совершенно особенными формами жизни, о которой можно достоверно сказать, что эта жизнь силициевая. Современные средства науки позволяли глубже, чем во времена Вудрума, проникнуть в силициевую проблему.

И вот, настал день, когда Мурзаров и я покинули Москву. Конечно, вспомнили Вудрума и его друзей… Снежный осенний петербургский день, горсточка русских людей, отправляющихся за тысячи миль, чтобы совершить замечательное открытие, людей, собственно говоря, не получивших почти никакой поддержки на родине, вынужденных надеяться только на самих себя и вскоре попавших в зависимость от Гуна Ченснеппа. Да, тревожно было Ивану Александровичу Вудруму на борту маленькой «Азалии», уходившей в черноту Балтики! Мы с Мурзаровым вылетели на Паутоо в комфортабельном реактивном лайнере, который за двенадцать часов лета перебросил нас в Макими. Дело, конечно, не в изменившихся технических средствах. Мы не испытывали опасений Вудрума прежде всего потому, что у нас на родине оставались единомышленники, была возможность в любое время получить помощь многих десятков научных учреждений.

Итак, мы летели в Макими. Часы полета, несмотря на комфорт, оказались довольно утомительными. Развлекаться созерцанием земли, ушедшей от нас куда-то вниз, на глубину девяти тысяч метров, нам не удалось, да почему-то и не очень хотелось. Облачность почти на всей трассе мешала наблюдениям, и мы только кое-когда узнавали знакомые по географическим картам очертания морей, иногда правильно определяли, над каким местом пролетаем, а в общем не очень часто заглядывали в небольшие, малопригодные для обозрения иллюминаторы.

По мере приближения островов Паутоо меня все больше одолевали неспокойные мысли о предстоящих поисках, исследованиях, о дружественной стране, казавшейся хорошо знакомой и в то же время недостаточно нами изученной, сложной. Молодая республика в становлении, еще сильны в ней феодальные и религиозные традиции. В Восточном Паутоо наряду с крепкой централизованной властью существуют независимые княжества, а нет-нет и начинают орудовать банды. В Западном Паутоо, где еще хозяйничает метрополия, действуют партизанские отряды, не прекращается борьба за независимость, за воссоединение страны. Словом, обстановка сложная. Будет трудно — мы это понимали превосходно.