Сиреневый ветер Парижа

Этот кто-то был мужского пола, невысокого роста, безбровый, с ежиком седых волос, которые топорщились у него на голове. Лицо худое, ничем не примечательное, но вот глаза… Такие глаза мне бы не хотелось вновь увидеть даже в этом худшем из миров. Они были холодные и совершенно не человеческие, а, скажем, щучьи или рысьи. Их обладатель привалился к дверному косяку плечом и лениво изучал меня.

– Привет, Вероника, — сказал он. — Я вижу, ты удивлена. Я, признаться, тоже.

Я не была удивлена. У меня просто мороз по коже прошел. Такое вот тонкое различие.

– Ты меня не узнаешь? Я Филипп, — сказал он и прибавил что-то по-испански, чего я не поняла.

– Я не говорю по-испански, — пробормотала я.

– Брось придуриваться, — холодно ответил он. — Могла бы приветствовать старого знакомого, Вероника.

– Я не Вероника Ферреро, — прохрипела я.

Он осклабился.

– Надо же. Я прострелил тебе плечо, а похоже, что задел и голову, а? — Он подошел ко мне и сел на кровать. Пружины скрипнули. Не знаю почему, но я постаралась, насколько возможно, отодвинуться от него. — Или ты на дурь подсела и у тебя крыша поехала? Вон у тебя на руке следы от каких-то уколов. Нехорошо, Вероника. Сама же всегда говорила: наркотики созданы для дураков, чтобы они как можно быстрее подыхали. А?

– Я не Вероника, — упрямо проговорила я.

Филипп задумчиво потер подбородок.

– Или это они тебя подсадили? Саразен из безопасности, да? Он вообще-то на это способен, я слышал.

Я не стала возражать. Всякие возражения в моем положении были бесполезны. Филипп наклонился ко мне. Изо рта у него воняло.

– Хорошо выглядишь, — заметил он, дыша мне в лицо. — Операцию пластическую сделала, да? Я, правда, посмотрел, но шрамов не заметил. — Он коротко хохотнул. — Теперь ты попалась.

И вновь вставил что-то по-испански. Мне показалось, что это были слова, которые обычно не печатаются в книжках.

– Мы что, где-то встречались? — спросила я.

– Да мы много где встречались, — добродушно ответил Филипп. — Я, в общем, не удивлен, что ты меня не помнишь. Ты у нас всегда себя вела как королева, а я кто? Мелкая сошка, меня никогда к главарям не подпускали. И когда началась та заварушка в джунглях, кое-кто отправил меня прикрывать отход, пообещал прислать помощь, а сам смылся. Помнишь?

– Я никогда не была в джунглях, — вырвалось у меня.

– Это ты сейчас так говоришь, потому что не хочешь признавать, что отправила меня на верную смерть, — с неожиданной злобой прошипел он и коротко ударил меня в рану на плече.

Я не думала, что бывает такая боль. Меня скрючило пополам, и на некоторое время я просто перестала соображать, где нахожусь.

– Ладно, — сказал Филипп, брезгливо отряхивая руку. — Я человек незлопамятный. Я бы просто убил тебя, но нам это невыгодно. Принц объявил за тебя награду, и я ее получу. Считай, это компенсация за то, что меня тогда только чудом не прикончили, — добавил он вполне миролюбиво и отвел мои волосы, которые упали мне на лицо.

– Сколько? — прохрипела я.

– А?

– Сколько он за меня дает?

– Десять миллионов долларов. Неплохо для такой дряни, как ты!

– А почему не двадцать? — злобно фыркнула я. — Что, старина Макс совсем обнищал?

Филипп повернулся в сторону двери, и тут я заметила третьего слушателя. На сей раз это оказалась женщина, не старая — лет тридцать от силы — и довольно симпатичная. Каштановые вьющиеся волосы, собранные в хвост, высокий лоб, живые глаза. Она в беспокойстве переводила взгляд с меня на Филиппа и обратно.

– Пристрелить ее мало, — сказал Филипп горько, кивая на меня. — Ты слышала, что она плетет?

– Двадцать миллионов — тоже хорошие деньги, — заметила женщина. У нее был негромкий голос. Стояла она, скрестив руки на груди.

– Ага, размечталась, — презрительно отозвался Филипп. Он обратился ко мне: — Вероника, это Моник. Она будет тебя стеречь. Советую подружиться с ней — это лучшее, что ты можешь сделать теперь, не то она или я прострелим тебе колено, а это очень больно, сама знаешь. — Он похлопал меня по колену, и мне показалось, что меня вот-вот стошнит. Боль от недавнего удара еще перекатывалась в теле, но я напряглась и заставила себя улыбнуться побелевшими губами.

– Мы уже друзья, — сказала я, переводя дыхание.

Филипп пристально всмотрелся в меня.

– Ага. И без фокусов, ясно?

«Мне конец», — мелькнуло в голове, когда за седым затворилась дверь.

Моник вытащила пистолет и села на стул. Я смотрела на нее, она — на меня. По тому, как она обращается с оружием — неловко, словно боясь, что оно взорвется у нее в руках, — я поняла, что она новичок в этом деле, и это прибавило мне смелости.

– Умыться можно? — спросила я.

– Незачем, — ответила она. — Лежите смирно.

Вот вам и новичок. Никогда не недооценивайте людей.

– Что, Принц еще во Франции? — вяло спросила я, когда мне надоело молчать.

Моник пожала плечами. У нее были красивые пальцы, но ногти — обгрызенные и неухоженные.

– Я слышала, он в Европе, но подробностей не знаю.

– И когда ему меня отдадут?

– Скоро. Когда Филипп с ним договорится.

– Сегодня? Завтра?

– Вам что, не терпится умереть? — спросила она сердито.