Сирены

— Я победил, — он улыбнулся и направился к бару.

— Я думаю, ты смухлевал.

Намешав ей коктейль с «Бакарди», он бросил туда кусочек лайма и заметил:

— Я всегда честен по отношению к себе.

— И очень самоуверен. — Дайна взяла холодный стакан, протянутый им.

— Все дело в долгой тренировке, — ответил он, делая большой глоток. — Мне не раз приходилось получать по мозгам.

Она рассмеялась, уверенная в том, что он шутит, но тут же посерьезнела и, опустив глаза, уставилась в свой стакан.

— Я почти решила не приходить.

Он промолчал и, достав сигарету из изящного золотого портсигара, прикурил ее. Выпустив с легким шипением струйку дыма изо рта, он стряхнул пепел в маленький горшок, в котором стоял кактус.

Интуиция, обостренная ее собственной печалью, подсказала Дайне, какие слова Рубенса крылись за этим молчанием Рубенса. «Какая разница? — казалось, говорил он. — Ты здесь, а только это и имеет значение». Поэтому она удивилась, когда Рубенс неожиданно спросил:

— Что случилось?

Дайна увидела участие и заботу на его лице, сознавая, что, возможно, она предпочла бы услышать от него нечто иное, столкнуться с его черствостью и бездушием. Тогда ей было бы гораздо легче просто встать и уйти от него, не испытывая при этом никаких чувств.

— Мне не хочется говорить об этом!

— Перестань, — он вышел из-за бара и шагнул к ней. — Если нет, то зачем ты тогда вообще заговорила об этом? — Взяв ее за руку, он помог ей спуститься по трем ступенькам в небольшое углубление, в котором стояла огромная, напоминающая по форме подкову, кушетка, обтянутая синим бархатом.

— Итак, — сказал он, усаживаясь рядом с ней, — излей свою душу.

— Ты хочешь превратить это в комедию, — ее глаза вспыхнули.

— Я? — он сделал недоуменное лицо.

— Эта речь в духе Раймонда Чандлера...

— Всего лишь пережиток из моей прошлой жизни, в качестве Филиппа Марлоу. Я вовсе не хочу поразвлечься за твой счет.

Несколько секунд Дайна пристально вглядывалась в его лицо.

— Я выгнала Марка. Он...

— Ты уже говорила об этом.

— Ты можешь послушать меня, не перебивая...

— Тебе гораздо лучше без него, уверяю тебя.

— Почему? Потому что он — черный?

— В наше время не имеет значения.

— Рассказывай об этом кому-нибудь другому.

— Ну ладно, согласен. Но я имел в виду его политические взгляды, а не цвет кожи. — Рубенс приложился к стакану. — В свое время многим людям пришлось изрядно похлопотать, чтобы помочь Фонде вернуться на экран.

— Ее политические убеждения были тут вовсе не причем.

— Неужели? — его брови поползли вверх, изображая притворное удивление. — Тогда прошу прощения. Никак не ожидал от тебя такой наивности.

— Скажи мне, что тебе известно.

— То, что я уже сказал, — Рубенс поставил стакан на белый журнальный столик перед собой. — Пойми, твоя ракета находится на стартовой площадке в ожидании взлета. Неужели ты хочешь, чтобы по какой-то причине контакты вдруг оказались разомкнутыми, — он внимательно посмотрел на нее.

— Нет, — ответила она, отвернувшись на мгновение в сторону. — Но это имеет такое же отношение к нам, как и ко мне и Марку. Все идет шиворот-навыворот, разве ты не видишь? Мой долгий и нелегкий роман с ним только-только закончился. Тут появляешься ты, и я начинаю чувствовать себя как маятник. Мне кажется, что в любую минуту нить может оборваться, и я упаду.

Рубенс протянул руку и слегка прикоснулся к ее плечу.

— Тогда больше не думай об этом. Он всегда гонялся за...

— Не надо, — произнесла она предостерегающим тоном.

— В чем дело? Это разговор не для твоего деликатного слуха? Ты знаешь, с кем он спал во время съемок. Он не мог оторваться от этих грязных...

— Прекрати! — он приблизился к ней вплотную. Дайна видела маленькие блестящие капельки пота на его лице и едва начавшуюся пробиваться щетину на щеках и подбородке. Но сильней всего на нее действовал исходивший от него животный запах. Не обращая внимания на ее возражения, Рубенс продолжал говорить низким, но тем не менее ясным и отчетливым голосом:

— Я никогда не мог понять, что ты нашла в Марке Нэсситере, и рад, что ты наконец вышвырнула его. — Свободной рукой он с силой развернул ее голову, так что Дайне пришлось смотреть ему в глаза. — Меня тошнит от выражения на твоем лице, тошнит от мысли о том, что ты до сих пор испытываешь какие-то чувства по отношению к этому ублюдку, полторы недели бегавшему по пятам за маленькой пятнадцатилетней шлюхой...

— Ты знал! — высвободив голову одним резким движением, она вскочила с места.

— Постой...

Дайна с размаху влепила ему пощечину, оставившую красный след у него на щеке.

— Мерзавец! Почему ты не сказал мне об этом?

— Ты серьезно полагаешь, что стала бы слушать меня?

— Ты наступил на меня своей грязной подошвой точно так же, как на всех остальных женщин, попадавшихся тебе на пути. Ты воспользовался этим обстоятельством. — Она бросила на него взгляд, полный ненависти и презрения. — Наверное, я сошла с ума, придя сюда.

Повернувшись на каблуках, она быстро поднялась по ступенькам, но он догнал ее и схватил за руку.

— Подожди, все совсем не так.

Дайна обернулась и посмотрела на него.