– Не сомневаюсь, что начнётся бардак, – сказала Натали, прижав курчавую голову мужа к округлившемуся животу. – Я на это надеюсь! Хныканье врагов – музыка для моих ушей. Их слёзы – живительный нектар. Либералы опять покажут себя в идиотском свете, а я буду стоять с камерой и микрофоном и записывать этот цирк, чтобы дети наши смеялись. Если это последняя победа в моей жизни, я умру счастливой.
Беременность делала Натали кровожадной и беспощадной. Внутри её рос будущий сенатор, не иначе.
На заре к ним подъехал лейтенант Майкл Маршалл в сопровождении круглолицей блондинки, с которой познакомился в русской церкви. Подвыпившая девчонка, которая пока не получила гражданства и потому не могла сама голосовать, ликовала по поводу того, что у нового президента жена из восточной Европы. Сквозь густой акцент можно было различить фразу, «Славянские девки – самые клёвые. Вот уж кто умеет одеваться!»
Натали заварила капучино для гостей и вытащила из холодильника позавчерашний пирог из сладкого картофеля. Ничего более пригодного для завтрака у неё не нашлось.
– Ребятки, прикончим эту гадость. Совершим ритуальное убийство. Пусть власть демократов уйдёт вместе с этим пирогом.
Её идея была принята на ура. Растерзав клёклый корж лопаткой, размазав оранжевую массу по тарелочкам, Натали распахнула дверь веранды, выходящей на Гудзон. В гостиную ворвался запах размокшей коры, речного песка и осенних листьев. Запах привилегии и социальной несправедливости.
– Всё-таки, мы мерзкий народ, – сказал Майкл и погрузил полные губы в молочную пену. – Жалкие, плачевные людишки.
Обнимая свою белобрысую, размалёванную спутницу, он наслаждался тишиной, пока у него была такая возможность. Как полицейский, он знал, что затишье не продлится. Скоро завоют сирены на Гудзоном.