Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

Османское правительство уже два века так часто, так неразборчиво прибегало к этим воззваниям, так небережливо питало в народе фанатические порывы, что эта пружина, на которой было некогда воздвигнуто величие Османова племени, хотя и сохраняла еще свою могучую упругость, однако не повиновалась более тому направлению, какое придавала ей рука духовного и политического главы ислама. Али-паша приличия только ради выставил против египтян несколько легких отрядов, которые отступили при первом их появлении, и, между тем как сам он ретировался в Хомс, Ибрахим вступал в город и находил радушный прием в народонаселении, над коим висела гроза султанского гнева [187]. Ибрахим дрался с пашами, брал крепости, постановлял новые власти, но никому не позволял сомневаться в верноподданнической его преданности законному государю. Этот особенный вид бунта искони известен и возможен только на Востоке: паши бунтуются не против султана, которого духовные и политические права, яко наместника пророка, пребывают неприкосновенны, но против правительства, поставленного султаном; а так как противоположности часто бывают смежны исходно, то в этом отношении деспотизм восточный встречается с радикализмом Запада. В пятницу, в час торжественной молитвы мусульман, которая заключается воззванием имама в мечети за здравие и долголетие султана, имам подошел к Ибрахиму с вопросом, на чье имя произнести молитву. Ибрахим, оскорбленный тем, что могли подвергнуть сомнению его верность султану и как бы принять его за раскольника, приказал публично высечь имама по пятам. После столь торжественного акта своей верности султану Ибрахим поспешил разбить его армию в Хомсе и в Белене.

Глава 6

Умышленная лень и расчеты Порты. — Основные причины расслабления Османской империи. — Прибытие сердари-экрема в Сирию. — Сражения под Хомсом и в Белене. — Бездействие флотов. — Поход египтян в Малую Азию. — Чувства народонаселений. — Вступничество России в дела Востока. — Расположение других держав. — Сражение под Коньей. — Прибытие русского флота и войска в Босфор. — Переговоры. — Притязания и промахи французского кабинета. — Кютахийский договор. — Чувство султана к мухаммеданам и период веротерпимости. — Ункяр-Искелесский трактат и основная его мысль

Когда с высот Тавра сердари-экрем спускался к сирийскому берегу, первая весть, полученная им на пути, была о взятии Акки. Можно было подумать, что турецкая лень среди событий критических дала египтянам овладеть крепостью, которая почиталась оплотом Сирии после троекратной ее осады Наполеоном и турецкими пашами при Джаззаре и при Абдаллахе. Но то была не лень, а расчет. Порта желала падения Акки. Наученная вековым опытом и верная своим преданиям, она предпочитала в борьбе с вассалами извилистые пути мерам прямым и решительным. Она помнила, что торжество Джаззара над французами за стенами Акки послужило лишь к продлитию на тридцать с лишком лет постоянного бунта аккских пашей. И нет сомнения в том, что Абдаллах принял бы сердари-экрема Хусейна точно так, как Джаззар принимал верховного везира Юсуфа Диа-пашу. Порта видела в Ибрахиме орудие для наказания Абдаллаха. Она лишь ошиблась в расчете средств этого орудия и в расчете последствий взятия им Акки. Падение прославленной крепости всего более послужило к упрочению власти Ибрахима над сирийскими племенами и в то же время вселило бодрость и воинственный дух в рекрутах, из которых была по большей части составлена египетская армия.

Так-то открывалась в 1832 г. новая восточная драма, которой развязка потревожила всю Европу в 1840 г. Державы, которые заблагорассудили принять деятельное участие в развязке, вправе ли винить турок за то, что они умышленно допустили взятие Акки? Мы заметили, что расчеты дивана были ошибочны; не менее того были они логическим последствием тех политических начал, на которых основана Османская империя.

Полномочие, которым облекались наместники султана в областях, вместо того чтобы послужить жизненным цементом для связи великолепных обломков, из которых сабля Мухаммеда, Селима и Сулеймана воздвигла этот колосс, послужило к упрочению не государственного единства, но какой-то хаотической конфедерации вооруженных деспотов. Эти наместники беспрекословно сознавали власть своего владыки как духовного главы империи, но тогда только подчинялись его правительству, когда это согласовалось с их выгодами или когда не имели средств вести с ним войну. После удачного преобразования военной системы Махмуд с упорством и с верой в свою звезду предпринял подвиг более трудный. Ему предстояло бороться уже не против предрассудков своего народа, не против буйства янычар, но против того политического начала, которое по необходимости четыре с лишком века служило основой султанской власти, против того полномочия, которым были облечены его наместники в областях.