Сегодня в театре тоже много людей. Вместе с ними я поднимаюсь по лестнице зрительного зала до самого верха театра, который замыкает колоннада. Отсюда открывается великолепный вид на все сооружение и на селение Бусру. Ахмед, разумеется, остался внизу, но совсем не потому, что ему не хочется считать семьдесят ступенек, так по крайней мере он уверял меня, а потому якобы, что он хочет продемонстрировать мне отличную акустику. Нормальным голосом он начинает считать по-арабски: сифр, вахид, иснан (ноль, один, два). Затем он произносит все тише: слас, арба, хаме, ситт (три, четыре, пять, шесть), под конец шепчет: саб, саманин, тис, ашар (семь, восемь, девять, десять). Я без труда улавливаю каждый звук.
Неожиданно рядом с Ахмедом остановился седой пожилой мужчина. Широким движением он набрасывает шаль на шею, протягивает вперед руку и начинает громко декламировать. Четко и понятно доносится до нас его голос, и я слышу слова Катулла:
Рим встречается с арабами
Визу в Иорданию мне оформил тогдашний иорданский посол в Дамаске, симпатичный пожилой человек; я познакомился с ним на концерте немецкого квартета Эрбена в Дамаске, и он в очень трогательной форме — он прекрасно говорит по-немецки — благодарил меня, хотя, к великому моему сожалению, я не мог приписать себе ни малейшей заслуги в этом чудесном вечере. Я ему и сказал об этом, но ему было достаточно, что я приехал из страны, в которой создают такую музыку.
Позднее я узнал, что посол еще во время первой мировой войны изучал в Берлине медицину. Несколько десятков лет назад он, будучи врачом, поселился в Дамаске, и когда-то, имея очень хорошие связи с видными иорданскими деятелями, а также пользуясь большим уважением у себя в стране, был назначен иорданским послом в Сирии. Но во время моего пребывания на Ближнем Востоке отношения между Сирией и Иорданией были часто натянутыми, главным образом из-за враждебной позиции иорданского правительства по отношению к Палестинскому движению сопротивления, и дипломатические отношения нередко прерывались. Тогда пожилой господин убирал флаг на своей вилле, расположенной на главной улице современного городского квартала, и продолжал жить как частное лицо; когда отношения восстанавливались, он снова занимал свою должность посла. Эго повторялось несколько раз, и мне показалось, что пожилой господин не обращал внимания на эти инциденты.
— Дорогой юный друг, — сказал он мне при последней встрече, и я заподозрил, что он так обращается ко всем своим знакомым, которым меньше сорока, — если вы поедете в Иорданию, непременно посмотрите развалины Петры.
Этой рекомендации мы сейчас и следуем: кто знает, как долго еще будет открыта граница.
В нескольких километрах позади границы трассу пересекает дорога, проходящая через пустыню в Багдад. Она в отличном состоянии — признак того, что Иордания проявляет интерес к туризму. Скоро мы проезжаем Джераш, античную Герасу, также основанную Селевкидамн. Времени у нас в обрез, но мы решили осмотреть очень красивую триумфальную арку, воздвигнутую в честь императора Адриана, посетившего Герасу в 129 году. Хотя в нашу честь и не воздвигли арки, зато сразу же подбегает мальчик, у которого как раз для нас осталась еще одна настоящая (с гарантией) римская масляная лампа за тысячу иорданских динаров — примерно десять марок. Ахмед утверждает, что лампа не старше мальчика, но я покупаю ее за 500 динаров; правда, от его предложения сопровождать нас по местности мы вынуждены отказаться, хотя здесь есть что посмотреть: храм, театр, бани, тетрапилон — все это характерно для римского города. Бросаем взгляд на форум: колоннада вокруг огромной, в виде эллипса территории, выложенной большими каменными плитами, почти полностью сохранилась и свидетельствует о величии и значении Герасы в античном мире.
Добрых 50 километров отделяют от Джераша Амман, столицу Иордании. Она раскинулась на нескольких холмах, и кто захочет, может насчитать их семь — аналогия с Римом, на которой слишком часто акцентируют внимание проспекты для туристов.