Сирингарий (СИ)

Мальва беспокойно оглянулась, подступила.

— Что такое?

— Взгляни, что делается. Камни да трава вокруг нас ходят, что рыба у мотыля.

Мальва вскрикнула тихо, вскочила на булыгу, что недвижно лежала.

Сумарок шагнул — запнулся. Другой раз — и вновь, будто с места не сходил. Закрутили камешки да трава, заломали им все пути-дороги.

Слышал, слышал же он от кого-то из странников про ходы плетеные каменные, что у острых колен льдяных вод лежат. Сказывали, перепутья эти могли так обморочить, что человек стреноженный али зверь какой так без сил и никли, а трава то ела, камни питала…

Мальва также побилась на булыге, воскликнула жалобно:

— Ах, как нам теперь, Сумарок?

— Погоди, — Сумарок засунул руку в привесной кошель, достал ту самую монетку, что Варда в пальцах крутил. — Если верно я понял… У нас будет время, покуда она летит-вертится.

И бросил ее — так высоко, как сумел.

Взлетела монетка, вращаясь.

И стала тишина. Замерла трава, застыли камешки.

Прыгнул с места Сумарок, схватил Мальву за руку, потащил, проламываясь через хрустящую, ровно стеклом объятую, траву.

Их еще не было. Они уже были.

Так бежали, а потом вдруг ахнула вдругорядь Мальва, остановилась, руку простерла.

Сумарок посмотрел: на камне просторном лежала ровно парча блестящая, узором расшитая.

— Дошли! — крикнула Мальва радостным голосом. — Дошли! Ах, Сумарок, хороший мой, без тебя никогда бы мне не выбраться!

— Это и есть дом твой? — Сумарок если и удивился, то самую малость.

— Порог его, крылечко-ступенечка, — улыбалась Мальва.

Рассмеялась, запрыгала, обняла Сумарока крепко.

— Пойдем со мной. Там я тебя сберегу, там сохраню. Здесь она тебе жизни не даст.

— Да кто?

Мальва подобралась вся; оглянулась по сторонам, опустила глаза.

— Душа-девица, что всему здесь хозяйка, всем владычица, — сказала негромко.

Сумарок только головой покачал.

— Благодарю за заботу, Мальва. А только здесь мой дом — друзья мои любимые. Куда я прочь от них? Они мне — семья.

Сказал так и сам понял, что не соврал.

Вздохнула Мальва, но спорить-перечить не взялась.

— Вот что: коли придет нужда, произнеси трижды заветные слова: Мальва, Мальва, Мальва! И тотчас явлюсь на подмогу.

— Будь по твоему, Мальва. Счастливой дороги тебе.

Поклонился Сумарок, и Мальва поклон вернула. Взошла на камень, укрытый, как столешником, богато расшитой парчой.

На колени опустилась, простерла руки, изогнулась мостком… И — моргнул Сумарок — расщепилась, точно кто картинки игральные веером раскрыл, и все — одной масти, одного ряда. Закачалось перед Сумароком существо о множестве хребтов, многоглавое, многорукое, многоглазое…

И впрямь — мальва, подумалось Сумароку.

Заломило виски, затошнило.

А Мальва расплелась по парче, повторяя узоры, и вспыхнул та парча, ровно костер из молоний палючих, выбросила вверх стрелу, а после взвилась косматым клубом…

Видел Сумарок раньше, как падают звезды, но никогда прежде не наблюдал, как — взлетают.

***

Сумарок только открыл рот, чтобы сказать — Сивый подступил, и, слова не говоря, влепил кулаком в нос.

По совести, мог кнут кулаком человеку голову пробить, что ледок весенний, но чарушу пожалел. Тот только отшагнул, руками взмахнул, на пол сел. Из носа хлынуло, пачкая рубашку, во рту медно-солоно сделалось.

Кнут же его одной рукой за ворот вздернул, вбил в стену, зарычал, оголяя железные зубы.

— Как смел ты меня обмануть, чаруша! Ты обещал! Мне!

— Прости, — едва выдохнул Сумарок.

— Ты обещал!

От крика кнута потемнело в комнате, точно свет лег, как трава под косой.

Сумарок зажмурился, отвернул голову, ожидая, что наново ударит.

И, по чести, готов был тот удар принять: его была провинка, его обман.

Однако не случилось.

Открыл глаз. Сивый так же держал его, отведя руку в замахе, но на лице его застыло то ужасное выражение человеческой уязвимой растерянности, которое Сумарока всегда с толку, с мысли сбивало…

Отпустил. Отступил, проговорил горько.

— Как же мне тебе верить, Сумарок? Или я обещаний да слов твоих не стою?

У Сумарока аж кишки как на палку накрутило — лучше бы ударил, лучше бы еще в кровь разбил.

— Прости… Не мог я мимо беды пройти. На то я и чаруша.

— И ты прости. На то я кнут.

Сумарок прянул, схватил за руку, одного желая — удержать, растолковать, объясниться добром.

Показать, как было.

Как молонья в макушку ударила, ослепило на миг, кувыркнула мир.

Минуло — кнут глядел на него, глаза распахнув. Никогда прежде не видел Сумарок, чтобы Сивый так смотрел. Едва ли не со страхом?

— Что… Как ты… Что ты сделал?!

— Да что?!...

Мотнул головой Сивый, ударился оземь, рассыпался птицами. Сумарок прянул ухватить хоть одну за крыло — куда там, все в окно вылетели.

— Ах ты ж!...

Застонал, заскрипел зубами от досады. Сам себе дурак, надо же было так друга изобидеть.

Обернулся, взглядом столкнулся со старшим кнутом. Как давно тот стоял, смотрел?

— Боялся, что зашибет тебя в горячке, — проговорил Варда. — Да плохо я о нем думал, значит.

Склонил голову к плечу:

— Что ты проделал, что он так шарахнулся?

— Ничего… За руку схватил, так не впервой же… Нагнать бы, повиниться…