Сирингарий (СИ)

Призадумался Сивый, припомнил их первую с чарушей встречу. Казалось, масть тогда Сумарокова темнее была, а ныне высветлели волосы в медь, да отдельные пряди горели, как докрасна железо каленое. Стыдно сказать, не знал кнут про человеков, меняют ли шерсть по мере онтогенеза.

Красное, красное, подумал.

Огненное.

…скакала да плясала на зимней шелухе, на угольях да золе, девица нагая. Смеялась-кружилась, куражилась.

Тело гибкое, ладное, от пота блестящее…

Огневушка, огневушка-поскакушка.

Волосы златые кровью залиты, от всего убора девичьего буски-низка цветные да створы-браслетки на тонких руках.

Смеялась — и Яра смеялся, на нее глядючи. Вился по земле, псиной трусливым полз на брюхе дым-гарь: допекался лугар, доходил.

Никогошеньки уж не осталось живого, одна девица-краса — как затеяла плясать, так и встали кнуты. Загляделись.

— Ну все. Посмеялись и будет, — молвил Яра тяжко.

Шагнул, ремень поясной распутывая.

Сивый с места не стронулся. Стоял, смотрел.

Девица голову откинула, взглянула в ответ. Так и улыбалась, так и смеялась, зубы белые скаля, только из глаз — синих, мертвых — влага к вискам ползла…

Ужалило, тренькнуло в середине и, впервые за долгое время, нахмурился Сивый. Сжал кулаки. Шагнул к Яре, над девушкой воздвинувшемуся.

Тот поднял голову, облизнулся.

— Чего тебе? Тоже хочешь?...

И Сивый увидел…

…как из-под воды, из-за стекла запотелого. Мутно, завирательно.

Огонь, пламя-стрекала. Короб тесный, узкий, а не вырваться, не выбраться, крепко держит, и силы — не те.

Вдруг стронулся короб, качнулся.

Вот налегли на стекло с другой стороны, и как через лед — красные волосы, синие глаза.

И — пропало все.

Упало вверх.

Они падали, падали.

Сивый споткнулся. Сам на себя осердился — хуже нет приметы, на брань идучи, запинаться на ровном месте.

И привиделось же…

— Вам бы поговорить, — сказал Варда мягко.

Сивый тут же в дыбки поднялся.

— А мы что, не разговариваем?!

— Вы криком кричите, — ответствовал Варда с усталой досадой. — Причем ты, Сивый, тому зачинщик. Летами старше, на опыте, а ровно отрок голоусый.

— Я не…

— Ты. — Варда ткнул его в плечо железными пальцами. Звякнули, откатились к локтю тяжелые браслеты. — Ты первый начинаешь, а Сумарок на то принужден огрызаться, закрываться, чтобы себя не уронить. Думаешь, охота ему большая браниться с тобой? Вы же друзья. Сколько не виделись?

— Да если бы он не лез поперек, в каждую дыру ведь заглянуть ему надо, каждому сущу зубы посчитать!

— Ты сам подумай, или он барышня, чтобы в терему сидеть, гладью вышивать? Он чаруша. Парень молодой. Сам по себе все время был, что ему теперь с тобой график составлять-согласовывать? Спрашиваться, куда ходить, куда нет? Ты же первый тому посмеешься.

Сивый зубы оскалил. Не сразу с ответом нашелся.

— Ты такой, Варда, правильный, аж скулы сводит. Сам разберусь.

Варда головой покачал.

Меж тем добрались до Пестряди.

По темноте вовсе жутью веяло, даже Степан примолк.

Сумарок на него поглядел с пониманием.

— Не поздно еще обратно повернуть. Никто не осудит.

Перга тут же спину вытянул, усы подкрутил.

— Вот уж нет, не отступлю! Пусть никто не скажет опосля, что у Степана одни слова, а не дела!

Сумарок вздохнул. Протянул ему свой светец-живулечку.

— Смотри тогда, меня держись. Если скажу бежать, так во всю прыть мчись. Уговор?

— Как скажешь, чаруша, ты тут заглавный герой, — покладисто Степан закивал.

Кнуты брели осторожно, гул-гомон выискивая.

Туман над водой полотнищами растекался, мерцал в сиянии подлунном. К коже лип — будто кто холодный, голодный, губами прижимался. Сумарок больше под ноги глядел: с гати давно сошли, порой между сотами вовсе узенькая дорожка-улочка была, в две ступни. Свалиться недолго.