Сирингарий (СИ)

Сам на рык обернулся. Крикнул Иль-разбойнице:

— Запритесь! Ежели не сдюжу, отцепляйте возок!

***

Сущ мотал головой, точно едва ото сна глубокого очухался. Сумарок сразу напал — знал, что силы не равны.

Рубанул наискось, распахал морду да плечо — взревел сущ, вздыбился, бросился.

Сумарок поднырнул, боком обошел, да пластанул по брюшине. Сечица загудела обиженно, в нос, точно о камень ее бросили…

Мигом сущ обернулся, едва Сумарок успел присесть, как над головой тяжело лапа прошлась, вспорола когтями темный воздух.

Вновь сечицу выбросил, в грудь целя — и вновь отбросило оружие верное, словно не мясо живое перед ним ворочалось.

Стиснул зубы.

И хлестнул сечицей, пробивая бочки с варом — оплеснуло, зарычал сущ, затряс мордой. Искры бы где добыть, мелькнуло у Сумарока в голове.

Поднялся сущ на задние лапы, передние раскинул. Сумарок тут вспомнил о поделке Амуланговой, отступил к краю возка, схватил одно яйцо да бросил с плеча, прямо под лапы сущу.

И тут — полыхнуло.

Будто горячий песок в яйце сидел, вывернулся огненным цветом, и все кругом пламенем объяло.

Сумарока то сберегло, что стоял далеко. Не дотянулся огонь.

Качнуло тут возки, вильнули оне собачьим хвостом — разомкнулись цепи, не удержались.

Никак нельзя было Сумароку заживо гореть.

Было, было уже.

Убегали вдаль возки, росла-ширилась расселина между ними…

Выдохнул Сумарок, разбежался в три шага, сильно толкнулся да прыгнул. Пролетел белкой, телом ударился о возок, уцепился за лесенку.

И оборвался.

Впились в локти девичьи руки, удержали.

Затянули в возок.

Иль-разбойница.

— Вот спасибо, выручила, — сказал Сумарок, продышавшись.

Приподнялся на руках — Иль его на себя так потянула, что оба на доски обвалились.

Иль мигнула зеленым глазом.

— С твоим бы счастьем да по грибы ходить, каурый, — сказала весело.

И вдруг — обвила ногами за пояс, приникла всем телом, прижалась губами к губам. У Сумарока все думы — прочь, точно пламя свечи сквозняком слизнуло. Горячо сделалось, обхватил тонкий стан, отвечая на поцелуй…Иль со стоном пальцы в волосы ему запустила, оттянула, до сладкой боли — у Сумарока мурашки от затылка по шее, по хребтине пошли…

Как затмение какое нашло, не сразу возмог оттолкнуть.

— Что же ты, — с глухим смешком промолвила Иль, томно ресницы приспустила, ласкаясь. — Не люба я тебе?

Вымолвил Сумарок сохлым голосом:

— Всем ты хороша, Иль-разбойница, а только сердце мое не свободно.

Блеснули в темноте белые зубы, дыхание жаркое шеи коснулось.

— На что мне сердце твое, дурачок? Тело возьму. Красивое, молодое, сильное…

— Нет. Нехорошо. Я обещал.

Рассмеялась Иль, головой покачала.

— Экий ты скучный. Жаль, — и, на ухо, добавила, — а то и втроем бы хорошо сладили, весело-сладко.

И звонко расхохоталась.

Не нашелся Сумарок с ответом. Едва успели подняться, как подступили к ним походники.

— Что у вас там стряслось? — спросила Амуланга наперво. — Что за огонь дикий, самородный?

— То же вызнать хотел, — Сумарок в лицо мастерице вгляделся.— Что в яйцах было?

— Порох едучий, — свела брови Амуланга. — Землица, в пыль растертая, угль толченый да сера, еще по мелочи…

Сумарок задумался.

Зато у Амуланги глаза зажглись — и нехорошим огнем.

***

— Как старшой-то?

— Ох, плохонек. Все бормочет себе под нос, да глядит избоку, точно умом скружился али притка случилась…

— Ну да зато князь не спросит…

…Сговорились так: навалился мол на возки зверина лютый, восхотел себе добычи, кладенец из тайного ларчика. Приняли бой дружинники хороборые, да которые полегли, которые поранены. Вот, старшому крепче всех перепало, даже разум помертвел.

— Мозги последние потерял, — припечатала Амуланга без жалости. — Охота тебе мараться было, Сумарок!

— Так ведь живая душа, — отвечал Сумарок.

Кукольница только отмахнулась.

С разбойниками прощались почти как с друзьями.

— А что, Василек-паренек, айда с нами? На что тебе дружина-стража зевотная? — смеялся Пешня, за плечи мальца приобнимая.

— Нам такие молодцы лихие нужны! — вторил Марода хрипато.

Василек тем словам лишь улыбался щербато да моргал часто.

— Бывай, чаруша, — Ильмень подошла, заглянула, кажется, в самую душу Сумароку, — чую, свидимся еще.

Руку протянула — Сумарок свою подал.

Иль же быстро, сильно к себе привлекла, поцеловала-укусила, лизнула жарко…

И ушла.

Сумарок за столом сидел, в окошко глядел.

Стекла не было, ветер запросто волосами играл.

Амуланга, кряхтя, подошла, устроилась напротив. Стали глядеть оба, как занимается солнышко.

— А про это мы кнутам не скажем, — сказала Амуланга раздумчиво.

— Не скажем?

— Потому что ежели ты про порох мой сболтнешь…Так не серчай, чаруша, а я поведаю, как ты с Иль-разбойницей, кошкой течной, жался-миловался.

— Не так было!

— Кто разбираться станет? Я нож воткну, а ты провернешь.

Захотелось вдруг Сумароку — схватить за плечи мастерицу, тряхнуть так, чтобы зубы клацнули, чтобы голова мотнулась.

Видать, угадала она что-то по лицу его — отодвинулась.

— Уговор? — спросила ласковым голосом.

Цуг-цванг, вспомнилось вдруг Сумароку.

Невеселое слово, глухое и матово-звонкое, как удар в железо в темноте.