Сирота

К этому времени землянка была уже готова. И импровизированный сортир с поганым ведром соорудили. То дело нехитрое оказалось. Поставили четыре столба, обвязанные по верху жердями для придания им хоть какой-то жесткости. Шесть жердей положили сверху, как слеги, формирующих наклонный профиль небольшой односкатной крыши. С десяток вязанок травы[28] на крышу. Несколько волокуш лозы, чтобы сформировать стенки. Глина, замешанная с травой, на обмазку плетеных стенок. И легкая дверца с такой же «плетенкой», только уже без обмазки. Ну и внутри немного повозиться пришлось.

День на него угробили. Однако результат Андрейку полностью удовлетворил. Он не хотел постоянно бегать по округе и гадить под кустами. Особенно зимой, по морозу. Можно, конечно, ставить поганое ведро в землянке. Но запах? И гигиена. Кроме того, пока это не требовалось, но сбор мочи и кала был полезным делом. И просто так их расходовать – не продуктивно.

Так или иначе, но чуть в стороне от землянки он сортир этот и соорудил. А потом занялся большим таким и просторным навесом, чтобы заниматься делами в ненастье не в землянке, а на свежем воздухе.

Круто наклоненная двускатная крыша задали определенную вытянутость конструкции. Чтобы обойтись без слишком длинных столбов. Вот с этим навесом сегодня и надлежало поработать. И перекрыть его полностью пучками травы, надежно привязав ее к жердям, чтобы ветром не сдувало. Потому как за вчера удалось покрыть только десятую часть – у самого входа в землянку. Там-то они лежаки и поставили.

А после покрытия крыши, он планировал сформировать по периметру навеса невысокую плетеную изгородь из лозы, чтобы под навес ветром снег зимой не заносило. Во всяком случае в большом количестве.

Казалось бы – удалось уже много всего.

Но работ, намеченных Андрейкой, предстояло еще огромное количество. И каждое утро он просыпался с ломотой во всем теле.

Хорошее питание, которое он обеспечил себе за счет краски и ловушек, давал организму и углеводы, и белки, и микроэлементы. Много физической активности обеспечивало их усвоение и укрепление растущего тела. Но вот ощущения… они были ниже среднего. Однако Андрейка не роптал и не пытался ахать. Он, стиснув зубы, трудился и шел к своей цели. Потому что с его судьбой тут еще ничего не решилось. Она как была подвешенной, так и оставалась…

* * *

А в Туле в это время Афанасий нервно вышагивал по церкви и вспоминал разговор, что неделю назад у него состоялся…

– Шуметь пришел? – мрачно спросил воевода, когда к нему наведался Афанасий.

– Да чего уже шуметь то… – махнул рукой священник. – Шумом делу не поправишь. Сам разуметь должен – краска эта должна попасть богомазам. А ты…

– Я дал Агафону десяток в сопровождение и грамотку отписал о том, что торгует он трофеем законным, а не воровским образом добытым. За что он обещался передать на нужды крепости полсотни рублей. Зима близко. Разорение же страшное. Чую я – прокорм закупать нужно, чтобы зиму с весной продержаться. Многие поместные дворяне оказались с пустыми поместьями. Коли не поддержат – разбегутся.

– Да куда они пойдут?

– Куда? Да хотя бы в послужильцы кому из бояр, заключив ряд. Уже слухи такие ходят. А город чем оборонять, коли татары вновь сунутся?

– Государь наш не оставит Тулу в беде.

– Дай Бог ему здоровья! – вполне искренне перекрестился воевода. – Не оставит. Но когда помощь от него поспеет? Чай не у нас одних беда. Да и казанские татары шалят. Слухи ходят, что он по зиме в поход может пойти на них.

Помолчали.

Афанасий видел вопрос иначе. Но то, что говорил воевода было дельно и возразить он не смел. Никто бы не понял. Ни его начальство, ни жители города.

– Эх… пришел бы Андрейка ко мне сразу, а не к этому мироеду…

– И чтобы было? – грустно улыбнулся воевода. – Ты бы дал ему не осьмнадцать рублев, а двадцать? Ну, двадцать пять. А потом переслал в Москву митрополиту сию краску дивную?

– Двадцать пять всяко лучше, чем восемнадцать.

– Для Андрейки – да. А для города?

– Ежели краска эта пропадет, то…

– Ничего и станется. Как пришла, так и ушла. Краска добрая. Видел я ее. Но ее мало. На икону одну. Да и то – едва-едва. Зато ныне пользу она городу великую принесет. И очень своевременную.

– А ежели Андрейка еще что принесет такое?

– А ты думаешь, еще принесет?

– Отрок сей себе на уме. И, раз отец его такое сокровище от всех утаил и приберег на черный день, то и Прохор оказывается был не дурак. Балагурил и чудил на людях, а сам…

– Да… удивил Прохор. Удивил. Никогда бы не подумал, что он о завтрашнем дне думает. С виду – дурень дурнем. И Андрейка удивил.

– И он еще удивит. Он ведь ко мне сам пришел. Страшится Агафона.

– Страшится?

– Что тот, как все уляжется, к нему в гости наведается. Да под пытками попытается выведать иные ухоронки.

– А они есть?

– Есть ли они или нет, ни мы, ни Агафон не ведаем. Судьбу Андрейки же это не изменит. После пыток тот его замучает и закопает где под кустом. Чтобы не донес.

– Понимаю, – кивнул воевода задумчиво.