Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

— Не переживайте, рассказывать особенно-то и нечего. Я приподнял уголок этой проклятой тряпки, а там — укупоренные бутылки с вином и банки. Все это я перетащил сюда, благо пол гладкий. Это было чудо, мсье Жюстен, настоящее чудо! Среди бутылок нашлась и виноградная водка, крепчайшая. Я булыжником отбил горлышко и обеззаразил рану. Больно было — не описать! Нога горела огнем, но я знал, что только это меня спасет. Потом я перевязал рану платком.

— Ты мужественный парень, Роже. Я тобой восхищаюсь. Не знаю, окажись я на твоем месте, хватило бы у меня хладнокровия, чтобы проделать все это.

— Конечно. Я вас знаю! Но это было только начало. Какое-то время я думал, что за мной придут. Но никто не шел, а позвать на помощь я боялся. Думал, если подниму шум, придут мсье Ларош с Алсидом и меня прикончат. И я стал пить вино, белое и красное, и закусывал фуа-гра. Представьте, в банках была только гусиная печенка! Я нарезал ее на куски перочинным ножом.

Жюстен на ощупь нашел его руку и сжал. Парадоксально, но факт: воруя у своих господ, Ларошей, дорогие деликатесы, Мадлен спасла жизнь этому парню.

— Мсье, вы не ушли? — пробормотал Роже.

— Нет, я держу тебя за руку. Ты разве не чувствуешь?

— Едва-едва… Сожмите крепче! Наверное, мне конец… Я давно ничего не ел и не пил. И сесть тоже не в состоянии.

— Ничего съестного не осталось? — испугался Жюстен.

— Ничего.

— Полежи спокойно и отдохни, Роже! Я не дам тебе умереть в этом чертовом подвале, куда старый сумасброд бросает неугодных! У нас не Средние века!

— Вы только меня не бросайте, мсье! Мне страшно! — затухающим голосом попросил конюх.

Паника, горе, бессильный гнев… Сердце Жюстена готово было разорваться. В глазах щипало от слез. На улице стемнело, если судить по тому, что лучи красного света пропали. Он догадался, что проникал он через полузасыпанные землей узкие бойницы в самом низу угловой башни, которые еще можно было рассмотреть снаружи.

— Я тебя не оставлю, Роже, — пообещал он. — Пожалуйста, полежи спокойно!

Жюстен подумывал о том, чтобы по лестнице подняться к люку на сводчатом потолке. Люку, ведущему в винный погреб. Он, разумеется, заперт, но можно постучать, покричать…

«Старик Леандр и Ортанс — на моей стороне, — сказал он себе. — Да и остальные вряд ли исполняют приказы Лароша после того, что я рассказал.

Кто-нибудь откроет люк, и мы отвезем Роже в больницу. Может, остальная прислуга и не знает, что беднягу бросили умирать в караульной!»

Пальцы конюха внезапно разжались, и Жюстен увидел, что голова его безвольно поникла. Сердце словно бы сжала ледяная рука.

— Роже! Дружище, держись! Тебе нельзя умирать! — запинаясь, забормотал он. — Господи, умоляю! Спаси его!

Жюстен тихо заплакал. В своем отчаянии он искал утешения, представляя прекрасное лицо Элизабет, ее нежный голос, улыбку, сияющие голубые глаза…

— Принцесса моя, помоги! — в безысходности шептал он.

Дакота-билдинг, в тот же день, вскоре после полудня

Элизабет осторожно притворила дверь в детскую, где Антонэн только что уснул: уложить его спать днем было нелегко. Однако доктор Фостер настоятельно рекомендовал мальчику больше отдыхать, потому что он только-только начал поправляться.

— Ты все-таки его убаюкала, Лисбет? — тихонько спросила у нее Норма, которая как раз вышла из кладовой для столового и постельного белья, располагавшейся через стенку.

— Я ему читала. К концу сказки он заснул.

— Вы очень бледная.

— Не знаю, со мной с утра творится что-то странное. Мне грустно, на душе какая-то тяжесть.

— Нужно было сказать доктору! Пускай бы зашел после той, другой консультации.

— Честно говоря, не хотелось бы снова с ним встречаться. Норма, его медоточивые речи и влюбленные взгляды раздражают. Хотя сегодня меня нервирует все!

— Мне очень жаль.

Домоправительница улыбнулась и кивнула, давая понять, что уходит, после чего понесла стопку салфеток в кухню. Элизабет же какое-то время ходила взад-вперед по коридору, силясь унять мучительное для нее нервное напряжение.

— Сил нет терпеть! — тихонько проговорила она наконец. — Господи, почему так болит сердце? Почему мне хочется плакать? Я уверена, это из-за Жюстена! Ему плохо. Но почему? В Шаранте сейчас уже должна быть ночь. А может, я просто по нему скучаю? А он — по мне?

Молодая женщина остановилась, прижалась лбом к тисненым обоям оттенка старого золота. Душой она рвалась к Жюстену, представляя его лицо, бархатные черные глаза, обаятельную улыбку. От предчувствия беды, страшной и неминуемой, у нее сжалось сердце.

«Ему очень плохо, он несчастен! Я это точно знаю! — в отчаянии думала она. — Боже мой! Нельзя было отпускать его!»

С трудом сдерживая слезы, Элизабет пошла в свою комнату. Выхватила из шкатулки оловянного солдатика, сжала в кулаке.

— Держись, любовь моя! Будь сильным! — тихо, но со всей страстью своего сердца прошептала она.

Через десять минут Элизабет вошла в гостиную, где Мейбл, сидя на софе, вышивала столовую салфетку. В руке молодая женщина держала шляпку итальянской соломки. На ней была белая блуза и длинная льняная бежевая юбка.