Сиротка. Нежная душа

У Жослина от голода подвело живот, и он не стал возражать. Никогда еда не казалась ему такой вкусной. Под небесным сводом вместо крыши, в окружении ночных звуков — шепота ветра в листве, потрескивания огня — он ощутил умиротворение.

— Честно говоря, если вы не против, я мог бы остаться здесь на пару дней. Вы ведь найдете для меня работу?

Индианка кивнула и улыбнулась.

Прошла неделя, а Жослин все еще жил в хижине на берегу реки.

На берегу реки Перибонки, воскресенье, 14 мая 1933 года

Жослин вышел из хижины и потянулся. Ярко светило солнце. За десять дней деревья успели полностью одеться в летнюю листву ярко-зеленого цвета. Вся опушка покрылась нежно-розовыми цветами. Сидя на табурете, Тала плела корзинку из ивовых прутьев. Она вставала раньше, чем ее гость, и успевала переделать сотню мелких дел по хозяйству. Собака ходила за ней по пятам или лежала у ее ног, как в это утро.

— Я провожу с вами вот уже второе воскресенье и не вижу, чтобы вы ходили на мессу, — притворно упрекнул мужчина хозяйку дома.

— Я не стану идти много миль, чтобы спасти свою душу, — ответила она. — Кофе готов, я сейчас испеку лепешки.

Еще мгновение — и Жослин бы улыбнулся, так ему было хорошо. Физический труд, чистый весенний воздух, простая, но вкусная пища Талы вернули ему силы. Он редко кашлял и перестал испытывать приливы жара, которые так мучили его в санатории.

— Хотите, я схожу на охоту? — доброжелательно спросил Шарден. — Или на рыбалку?

— Пара рыбин спасет жизнь паре куропаток, — пошутила Тала. — Я никогда не ела столько птичьего мяса!

Мужчина неожиданно для себя засмеялся. Как ни пытался он подстрелить молодую косулю или зайца, всегда возвращался с охоты только с куропатками.

— Значит, сегодня у нас будет рыба, — решил он, наливая себе кофе.

Замешательство и стеснение первых часов их встречи было позабыто. Жослин сел напротив индианки и стал смотреть, как она переплетает желто-зеленые прутья.

— Что ж, мне пора уезжать, — сказал он. — Я так и не сходил на исповедь.

— И куда вы поедете? — рассеянно спросила Тала.

— Думаю вернуться в Труа-Ривьер, к родителям. Они очень старые. Возможно, кто-то из них умер в мое отсутствие. Моя сестра, старая дева, заботилась о них.

Жослин почему-то не стал говорить Тале о своей болезни. Он строго следил за гигиеной, ел из одной и той же тарелки, пил из одной и той же чашки и мыл руки десять раз в день.

— Ваши родители живы, — вздохнула она. — Как я помню, они очень обидели Эрмин. Она написала им, когда нашла свою мать. Лора рассказала, откуда вы родом. Шардены из Труа-Ривьер ответили вашей дочери, что не желают ее знать. Это очень злые люди. Хотя я уверена, что они ходят в церковь каждое воскресенье!

Озадаченный, Жослин потер подбородок. Он ни на секунду не усомнился в правдивости слов Талы. Живя рядом с ней, он приобрел уверенность в том, что она всегда искренна.

— Эрмин писала моим родителям! — удивился он. — Это случилось примерно три года назад, верно? Представьте себе, я все записываю в специальную книжечку, чтобы не забыть. Лора поселилась в Валь-Жальбере три года назад. И в это самое время я как раз жил в Труа-Ривьер!

Он умолк, не желая признаваться, что в указанное время жил в санатории родного города, поскольку уже тогда был болен туберкулезом.

— Они мне не сказали, — с горечью констатировал он. — Увидь я это письмо, многое сложилось бы по-другому. Но теперь поздно.

Жослин встал. На нем была рубашка в клетку и полотняные штаны. Не надев шляпы, он взял рыбацкое снаряжение и направился к реке. У него болело сердце.

«Ну почему Тала рассказала мне эту историю о письме именно сегодня? У меня было такое хорошее настроение! Знать бы, что мать не стала плеваться ядом в ответном послании! Эрмин не должна знать правду о Лоре».

Пока он нервными шагами мерил берег Перибонки, потерявшись в воспоминаниях и мрачных мыслях, прошло много часов. Наконец он лег на песок и подставил лицо солнцу. Приятное тепло действовало усыпляюще. Ему снились сны, оставившие чувственное эхо в каждой клеточке его тела.

Было уже темно, когда Жослин вернулся в хижину. Тала помешивала кушанье в чугунной кастрюле, стоявшей прямо на углях.

— Я не принес рыбы, — сказал он. — Не мог думать ни о чем, кроме этой истории с письмами.

— Жаль, — отозвалась она. — Я приготовила рагу из солонины.

Они поели молча, устроившись у костра. Жослин выпил пива, которое пришлось ему не по вкусу. Часто он поглядывал на Талу, на ее медного оттенка кожу, казавшуюся ему гладкой и шелковистой. Он заметил, что на ней в этот вечер была розовая хлопчатобумажная туника с глубоким вырезом на груди. Надень такую добропорядочная мать семейства или девушка на выданье, это шокировало бы его, но индианка была вольна в своем выборе и своих поступках, это он понял.

«Я должен уйти, — подумал мужчина. — Эта женщина волнует мне кровь. Черт! Какие сны мне снились сегодня днем…»

Как если бы она читала его мысли, Тала посмотрела на него. В ее черных глазах Жослин прочел мучительное желание.