Сиротка. Слезы счастья

Полузаброшенный поселок, на который тоже недавно обрушилась гроза, казался еще более пустынным, чем раньше. Люди в своем абсолютном большинстве разъехались, и теперь взору представали лишь опустевшие дома с кое-где просевшими крышами и отвалившейся керамической плиткой, а также бывшие сады, заросшие колючими кустами и прочей буйной дикой растительностью, которая, казалось, хотела скрыть все следы того, что в этом поселке когда-то кипела жизнь.

– Какое странное место! – воскликнула Эстер. – Жить здесь, должно быть, не очень приятно!

– Тут сейчас, кроме нас, живут только две семьи, а именно семья брата моей жены и пожилая семейная пара Маруа! – ответил из вежливости Людвиг.

Вскоре он уже остановил автомобиль возле Маленького рая. Дом, заново выкрашенный в цвет слоновой кости и окруженный растущими вдоль забора розовыми кустами, казался со стороны очень уютным. В тени одной из высоких яблонь стоял красивый стол. На окнах висели кружевные занавески. На крыльцо, услышав шум автомобильного мотора, вышла бабушка Одина. Эта пожилая индианка была одета в длинное цветастое хлопчатобумажное платье и в кожаную кофту, украшенную разноцветным жемчугом и бахромой. Длинные седые косы соседствовали на ее объемистой груди с несколькими ожерельями, в которых сочетались птичьи перья, ракушки, медвежьи когти и волчьи зубы.

– Быстрей, Киона! – крикнула она хриплым голосом. – А Людвигу и этой даме заходить пока не нужно. Пусть подождут.

Это была первая встреча Эстер с настоящей аборигенкой региона Лак-Сен-Жан. Она медленно вылезла из кабины грузовичка после того, как Киона стремительно выскочила и бросилась в дом.

– Шарлотта лежит в гостиной, – сказала Одина, когда Киона проходила мимо нее. – Я с тобой не пойду – не могу подниматься по лестнице по десять раз в день.

Киона вошла в комнату, в которой было прохладно и темно, и приблизилась к кровати, стоящей между диваном и окном.

– Киона, наконец-то! – простонала Шарлотта, увидев Киону. – Скорее дай мне свою руку и скажи, умру я или нет. Боже мой, мне страшно, мне очень страшно. Если бы ты только знала, как у меня болит живот! Он болит со вчерашнего дня. Я уже больше не могу терпеть. Подойди поближе, прошу тебя! Пожалуйста, не смотри на меня так.

– Что тебе взбрело в голову сделать? – тихо спросила Киона, не беря протянутую ей руку.

– Ничего! Я ничего не делала! Разве я виновата в том, что мое тело отвергло этого ребенка? Одина его только что видела, и она завернула его в кусок ткани. Она говорит, что это был мальчик, но на такой стадии это ведь невозможно определить, да?

– Бабушка Одина знает, что говорит, Шарлотта, – сухо ответила Киона, испытывая чувство отвращения. – И перестань врать. Ты можешь обмануть кого-нибудь другого, но не меня, хотя я об этом и сожалею. Когда мы сюда ехали, у меня было видение, потому что я изо всех сил сосредоточилась на тебе. Это было ужасное видение, смысл которого я сразу же поняла. Уж лучше бы у меня его не было.

– Как, по-твоему, Господь меня простит? Или же он, черт возьми, меня накажет? Я уже больше не могла, Киона, я чувствовала себя больной, меня мучили боли в спине и пояснице, и я ужасалась одной только мысли о том, что мне снова придется рожать. Иветта в последнее время часто приходила поболтать, а особенно о женских делах. Она была права, когда говорила, что нам, женщинам, приходится очень дорого платить за полученное удовольствие. Мы разговаривали о бедняжке Бетти, которая умерла во время родов в этом поселке, в доме Маруа. Ты представляешь себе, что будет, если я умру и оставлю Адель и Томаса одних, без матери? Что их тогда ждет?

Киона с ироническим видом улыбнулась.

– В тот день, когда Элизабет Маруа покинула этот мир, ты думала только о своем бракосочетании с Симоном, которое придется отложить. Эрмин дала тебе в коридоре пощечину. Я сидела на берегу озера Сен-Жан со своей мамой. Она плакала. Перед этим я безрезультатно молилась в церкви о том, чтобы эта милая женщина осталась жива. Мин ее обожала.

– Ты об этом помнишь? Но ведь тебе было всего лишь шесть лет!

– Я помню и об этом, и о многом другом. Если бы я вдруг стала забывчивой, то даже сочла бы это милостью Божьей. Шарлотта, ты совершила поступок, который Бог сочтет преступлением. Да и я тоже считаю его преступлением. Ты не имела права так поступать.

– Иветта делала это уже два раза. Священник ее простил. Мужчины думают только о себе! Они получают удовольствие, а мы от этого можем потом умереть. Я повторяла себе, что ты мне солгала – ты, безгрешный человек.

Сильные спазмы, начавшиеся у Шарлотты, заставили ее замолчать. Она перевернулась на бок и начала стонать и причитать.