Сиротка

«Мадемуазель,

Вы полагаете, что вы — моя племянница, но я никогда не получу доказательств вашей правоты, разве только в день Страшного суда. Я — сестра Жослина, и ни я, ни мои бедные родители в течение многих лет ничего о нем не слышали. Мои отец и мать попросили меня раз и навсегда дать вам понять, что вы не должны нам писать.

Я разделяю их возмущение. Шардены — уважаемая и набожная семья, поэтому мы не хотим общаться посредством писем и тем более встречаться с особой, рожденной женщиной распутного поведения, той, кто не знает, что такое нравственность, развратницей, которая теперь купается в роскоши. Мы полагаем, что она скрыла от вас свое прошлое. Она продавала свое тело в одном из притонов нашего города, и мы никогда не верили, что ребенок, которого она носила, был зачат от Жослина.

Ослепленный страстью, мой брат решил жениться на грешнице, жениться в церкви, оскорбив тем самым достоинство священника. Мои родители в первом письме не стали сообщать вам все это из добрых побуждений, но я сочла своим долгом объяснить вам наше видение. Я признаю, что вы не виноваты в грехах ваших родителей, поэтому буду за вас молиться. Вы носите наше имя — это оскорбление, которое заставляет меня бесконечно страдать, но ваша мать и так обесчестила его навсегда. Да будет милостив к вам Господь.

Мари Шарден».

Эрмин сложила листок бумаги. Она уже не слышала ни криков Эдмона, ни жужжания осы. Мир вокруг стал молчаливым, словно бы ватным. Девушке показалось, будто она вошла в полосу сизого тумана, в котором ей суждено остаться навсегда. Глухие удары отдавались в каждой клетке ее тела. Несколько секунд понадобилось, чтобы понять: это биение ее собственного сердца. Эрмин вспомнила слова Лоры: «Спасибо, Господи, что они не пролили свой яд!»

Теперь этот яд распространялся по телу, отравляя кровь и душу. Не в силах пошевелиться, девушка рассматривала белье и деревянную стену, окрашенную Жозефом в белый цвет.

«Мама торговала своим телом, — наконец сказала она себе. — Моя мать, об отсутствии которой я так жалела, которой мне долгие годы так не хватало! Она спала с мужчинами и получала за это деньги. Но Жослин Шарден все-таки на ней женился. Жослин, который, может, мне вовсе не отец!»

Кто-то тряс ее за плечо. Сквозь тишину и туман прорвался голос Бетти.

— Мимин, ты такая бледная, что страшно смотреть! Мимин, что они написали?

«Бетти не должна знать, — решила Эрмин. — Только не она!»

Она спрятала письмо в карман жакета и сделала несколько шагов к хлеву.

— Они не хотят с нами знаться, — с трудом выговорила она. — Не стоило им писать, Бетти. Я ухожу, пора. Селестен отвезет нас в Роберваль, там ждет Ханс.

Элизабет стояла и смотрела вслед уходившей быстрой походкой Эрмин. Она не осмелилась позвать ее, потому что уход девушки больше напоминал бегство.

— Господи, что я наделала? — жалобно сказала она.

Арман подошел к матери. На лице его играла хитрая улыбка.

— Ну, и где наша Мимин? — спросил он.

— Идиот! Дурак! — обрушилась на него Элизабет и наотмашь ударила по щеке. — Нельзя было отдавать ей письмо!

— Но это ее письмо, не твое!

Она замахнулась для второй пощечины, но Арман успел отпрыгнуть назад. Элизабет заплакала.

Через двадцать минут Селестен посигналил у порога дома Маруа. Лора в соломенной шляпке устроилась на заднем сиденье. На крыше возвышались два чемодана.

— Эрмин у вас? — спросила молодая женщина, когда дети выскочили на крыльцо. — Мы погрузили багаж, я захватила ее сумочку. Нам пора уезжать в Роберваль. Я не хочу опоздать на поезд.

— Нет, ее нет, — крикнул в ответ Эдмон, на пальце у которого была повязка с красным пятнышком.

Элизабет тоже вышла, и виду нее был озабоченный. Она спустилась с крыльца и подошла к автомобилю.