Сиротки

Вид алого ручейка развеселил мага. В его глазах разгорелся огонь сильного возбуждения; он высунул и прикусил язык. Кровь собралась в ладони и уже готова была сорваться на пол крупными каплями.

– На колени.

Шарка послушно опустилась на пол, со знанием дела уперлась руками в его колени и закрыла глаза. Рука Свортека – та самая, порезанная – снова принялась жадно ощупывать ее рот. Большой палец лег на язык, начал его ласкать, пока другие пальцы мягко ощупывали губы – нежно и аккуратно, чтобы не поцарапать перстнем. Кровь и слюна смешались.

– Раздень меня.

Не выпуская изо рта окровавленный палец, она стянула штаны с его узких бедер.

– Посмотри на меня.

И она уставилась снизу вверх в его лицо, как он велел. Никогда и ни у кого – а ей довелось встретить множество самых разных людей с самыми разными судьбами, и перед ней они раскрывали себя настоящих – она не видела таких усталых, печальных и страшных глаз. Его глубокие глазницы были бездонными пропастями, в которых горели две тусклые луны – горели, говоря что-то на немом языке, которого она не понимала. Шарка вдруг с удивлением осознала, что ее собственное тело сгорает от желания, и к этому желанию примешивается острая черная тоска.

Свортек отнял руку, взял Шарку за голову и притянул ее к члену:

– Ты знаешь, что делать.

II. Свора

Собаки встретили Шарку радостным лаем и принялись расталкивать друг друга, чтобы оказаться поближе к девушке.

– Тихо вы, – проворчала она, поднимая ведро с объедками. – Всем достанется. Хватит вопить. Вам тут и так не рады.

Она рассеянно потрепала одну за ухом. Собаки были самые разные, от дворняг до убежавших или выброшенных охотничьих псов и плодов их кровосмешения. Многие даже были похожи на волков: крупные, длинноносые, с нахальными желтыми глазами, – но повадки их были исключительно собачьими.

Шарка любила эту свору, а свора любила ее. Конечно, любовь собак не была безусловна, но среди этих существ без камня за пазухой – какими бы вонючими и блохастыми они ни были – она чувствовала себя в безопасности.

Где-то вдали все еще гремел марш солдат, возвращавшихся в столицу после очередной битвы в полях. Точно так же он гремел два дня назад, когда в «Кабанчике» появился высокий гость. Саму битву в Тхоршице почти не слышали: говорят, для противников короны она закончилась быстро и бесславно. Горстка измученных оборванцев – последние головорезы Яна Хроуста – канула в Лету. Кто знает, может, это и правда была последняя битва Бракадии и можно навсегда попрощаться с бесконечной войной?

Виски Шарки пронзила резкая боль, и она едва подавила рвотный позыв. Боль и тошнота преследовали ее все эти два дня, то стихая на пару часов, то накатывая с новой силой. И Шарка злилась – злилась сильно, так, как обычно себе не позволяла, потому что именно сейчас она не могла, не могла, не могла дать себе захворать. Она опустила руку в карман и ощупала кольцо, словно ждала, что оно ее исцелит, – но, конечно, ничего не произошло. Шаги все так же гремели в отдалении, псы кружились вокруг Шарки, переругиваясь и сбивая друг друга с ног, а кровь бешено пульсировала в голове и животе.

– Шарка! Милая!

Собаки захлебнулись лаем и понеслись к хорошо одетому крупному юноше, который, широко улыбаясь и раскинув руки, приближался к девушке.

– Ох уж эти твои псы, сразу тут как тут! Ну и свора! – хохотал он, пока самые общительные из собак пытались лизнуть его в лицо.

– Душан, не кричи, – хмуро сказала Шарка. – Дивочак услышит, придет, увидит тебя и рад не будет.

– Как и ты, – весело ввернул Душан и наконец протолкался к ней через лающую возбужденную толпу.

Они обнялись: Душан воодушевленно, Шарка – едва подняв руки. От него не ускользнула ее болезненная бледность:

– Не расскажешь мне, что случилось?

– Ничего не случилось.

– Он опять заставил тебя?..

Шарка попыталась сглотнуть плотный ком в горле, но тошнота только усилилась.

– С тобой плохо обращались? – настаивал Душан. – Тебя били? Тебя…

– Душан, все в порядке, – перебила она сдавленно.

– Если хочешь, я этого мудака Дивочака так отмудохаю, так отмудохаю! – Краска бросилась в полное лицо Душана. С него мигом слетела доброжелательность, и он снова стал тем, кем его знала Тхоршица, – одним из телохранителей самого богатого купца и его семьи. Крепкие кулаки Душана – грубые, видавшие немало драк – сжались, в них хрустнули суставы.

– Перестань, он тут ни при чем. По-другому было никак. Я просто… – Снова рвотный позыв. – Я расстроилась, потому что ты так много делаешь для нас с Дэйном. А мне снова пришлось…

– Ах, Шарка – Душан сдулся, расслабил руки и снова прижал ее к своему дородному телу. – Ты же знаешь, я все понимаю. Сам такой же. Скоро все закончится, и мы будем вместе, ты и я, ну и твой малой. И забудем все…

Они немного постояли так, обнявшись, на грязном заднем дворе трактира на отшибе городишки на самом краю страны, окруженные бродячими собаками, под ритмичный шум исчезающей вдали армии.