Сиротки

– Я сейчас пойду к Пригоже-младшему и все ему расскажу, – сказал Душан. Глаза его возбужденно горели, как у мальчишки, предвкушающего лучший день в своей жизни. – У меня уже все собрано, вещи, лошади, телега, все готово. Осталось только сказать, и все, все! Распрощаюсь с этими подонками навсегда.

– Ты уверен, что он просто так возьмет и отпустит тебя? – спросила Шарка, как сотню раз до того.

– Конечно, он сам всегда говорил: мол, вас, ребята, никто не держит, если думаете, что можете найти себе местечко получше, чем у меня, бе-бе-бе. Отступные для него я приготовил. Все пройдет отлично! А ты, ты уже поговорила с Дивочаком?

– Сейчас поговорю.

– Сейчас?

Душан сник.

– Ты тоже не волнуйся, – быстро сказала Шарка и выдавила самую широкую улыбку, какую ей позволила боль. – Он мне тоже обещал. И матери моей обещал… Что отпустит меня, как только я сама буду готова уйти. А если начнет упрямиться, то я знаю, как его уговорить.

Рука Шарки соскочила с плеча Душана и в миллионный раз нервно ощупала в кармане кольцо.

– Надо верить друг другу. И завтра на рассвете…

– …Я буду ждать вас с Дэйном у ворот, – расцвел Душан. – Поедем в Лососевые Верховья, как всегда мечтали. И начнем…

– Новую жизнь.

Душан бережно взял лицо Шарки в свои грубые большие ладони, притянул к себе и неуклюже, но старательно поцеловал. От него пахло луком, пивом, кислой капустой – как должно пахнуть от нормального человека из плоти и крови. Но Шарка содрогнулась и едва удержалась, чтобы не оттолкнуть его с отвращением. Не все люди пахнут луком и капустой…

– Завтра все это закончится, моя королевна, – ворковал Душан, горячо дыша ей в лицо своей кислятиной. – Я нас отсюда вытащу. Я очень тебя лю…

– Я так тебе благодарна, – перебила Шарка, пытаясь незаметно отстраниться. – И я, и Дэйн… Ты не представляешь себе. Ну, иди, а я пойду к Дивочаку поскорее. На рассвете, да?

Душан дернулся, сгоняя с себя мечтательную негу, прокашлялся, подтянул ремень под круглым животом и, еще раз клюнув ее в щеку на прощание, бодро пошел прочь. Уже по пути он обернулся и бросил ей полный собачьего обожания взгляд и воздушный поцелуй. Шарка нетерпеливо улыбнулась и помахала ему. Еще пару минут она без всякой мысли смотрела в удаляющуюся широкую спину Душана. Затем тяжело вздохнула и подняла голову к темнеющему небу. В тусклой вышине бесновались вороны – огромная туча ворон, несущаяся бесконечным потоком с запада, где прошла недавно битва. Рваные черные тени возвращались со своего пира – возможно, теперь уже последнего в стране. Вдалеке над горизонтом в холодное небо поднялся столб черного дыма: там жгли трупы.

Шарка упала на колени, и ее начало тошнить, как не тошнило никогда в жизни.

Дивочака она нашла за стойкой. В тот день в трактире было на удивление тихо, и трактирщик, судя по стеклянным глазам, расправился в одиночестве уже не с одним пивом.

Их взгляды встретились. Дивочак нервно дернулся, словно увидел призрака, но быстро взял себя в руки:

– Девочка, ты в порядке? Ты бледная как смерть!

– Все хорошо, – ответила Шарка и присела на край лавки. Рвота лишила ее сил, но головная боль и тошнота наконец отступили. – Так бывает, это ничего.

Дивочак вздохнул и в несколько глотков разобрался с очередной кружкой.

– Опять к тебе этот Пригожин вышибала приходил? Как его, Душан?

– Душан.

– Шары к тебе катит или как? Мне ему объяснить, что к чему?

– А если я хочу, чтобы он ко мне катил?

Кустистые брови Дивочака недоуменно подпрыгнули, но он справился с собой.

– Да нет, я ничего такого не имел в виду… Просто… Ну ты знаешь… Ох…

Он громогласно и гордо выпустил из себя воздух. Не так Шарка представляла себе этот разговор. Камень в кольце, которое она крепко сжимала в кармане, оцарапал ей кожу.

– Хорошо, что ты пришла. Я ведь так и не сказал тебе тогда, – медленно заговорил Дивочак, пряча взгляд в кружке с пивом. – Прости меня, Шарка. Я обещал, что больше не буду принуждать тебя к этому, но…

– Ничего.

– Нет, чего! Я обещал, я клялся твоей матери, что защищу вас. Она была отличная, прекрасная женщина. Хоть и, конечно, огненная… Характер у нее был дай боже… Но все равно, я обещал ей, что буду тебя защищать. И что я в итоге сделал с тобой? Тебе же и семнадцати еще нет, а ты уже…

Речь Дивочака скомкалась в пьяное бульканье; в глазах заблестели огромные слезы. Вот он, самый лучший момент! Шарка стала судорожно подбирать слова: «Если тебе так дорого обещание, данное моей матери, то отпусти меня. Дай мне жить нормальной жизнью вдали отсюда, с человеком, который меня полюбил и не даст в обиду. А за твою доброту возьми, пожалуйста, это…»

«Нет».

Рука с зажатым кольцом застыла в воздухе, не успев коснуться столешницы. Холод сковал мышцы и горло и вонзил когти в дико бьющееся сердце. То, что прервало ее внутренний голос, готовящий речь Дивочаку, не принадлежало Шарке. Это твердое, злое, металлическое «Нет» взялось из ниоткуда, не было звуком, не было ее мыслью. Шарка попыталась снова овладеть своей рукой. Ее пальцы готовы были разжаться и уронить кольцо на стол перед трактирщиком, но их снова остановил все тот же ледяной голос:

«Нет».