Сироты на продажу

— Прошу вас! — взмолилась Пия. — Я сделаю все что угодно. Кто-то должен знать, что случилось с братьями, даже если… — Она чуть не задохнулась от страшного предположения. — Даже если… они умерли.

Сестра Уоллис снова повернула к ней мрачное, устрашающее лицо.

— Как я уже сказала, ничем не могу помочь. Особенно при том, что ты по-прежнему врешь. Если твои братья такие же, как ты, это еще раз доказывает: чем меньше на земле немцев, тем лучше. — Эти слова она произнесла с презрением, почти выплюнула.

Миссис Хадсон ахнула и вскинула брови. Затем лицо ее приняло жесткое выражение.

— Как вы смеете говорить такое о Пии да и вообще о людях! — Она покрепче перехватила Элизабет, решительно подошла к двери и распахнула ее. — Прошу вас уйти, прежде чем я не наговорила вам лишнего.

— И это после всего, что я для вас сделала? — обиделась сестра Уоллис. — Вот как вы со мной обращаетесь?

— Я выполнила свою часть договора, — заявила миссис Хадсон. — Но не позволю вам оскорблять Пию и ее семью, особенно бедных маленьких братьев. Мне страшно даже подумать такое, а вы без зазренья совести говорите это вслух. Я катастрофически ошиблась в вас и смертельно разочарована.

— А при чем здесь я? — удивилась сестра Уоллис. — Это Пия скрывала правду о себе.

— А вы сказали, что не знаете ее, — возразила хозяйка. — Так что вы тоже не были честны со мной.

— Но я…

— Довольно, сестра Уоллис, — перебила миссис Хадсон, придерживая открытую дверь. — Всего доброго.

Сестра Уоллис метнула в Пию еще один ненавидящий взгляд, опустила голову и удалилась.

Миссис Хадсон захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, тяжело дыша и прижимая голову Элизабет к груди, словно защищая дочь. Пия так и стояла на нижней ступеньке, не зная, что сказать. Если сестра Уоллис не собиралась ей помогать, зачем она спросила, когда умерла мать Пии и не отправляли ли близнецов в приют Святого Викентия? Но, что еще важнее, откуда она знала, что Пия лжет? Неужели ей что-то известно? И что теперь думает миссис Хадсон, услышав все это? Девочка взглянула на хозяйку, ожидая лавины вопросов.

Миссис Хадсон выпрямилась и открыла рот, чтобы начать.

И тут Элизабет закашлялась.

* * *

Встав напротив миссис Хадсон по другую сторону смотрового стола в кабинете, Пия придерживала одной рукой ножку Элизабет, а другой гладила малышку по плечу. Девочка лежала на животе в одном подгузнике, хныча и пытаясь встать. Лицо у нее покраснело, текли слезы и сопли, и с каждый вздохом она задыхалась и издавала лающий кашель, от которого у няни бежали мурашки по спине. Младшей дочери Хадсонов стало плохо буквально за несколько минут. Пия чувствовала тесноту в груди, боль в ухе и воспаление в горле. Доктор Хадсон установил, что у нее двусторонний отит и тяжелый бронхит. Пия молилась о том, чтобы не появился другой диагноз, еще страшнее.

— Пусти, — всхлипывала девочка. — Всё. Всё-о-о-о.

— Еще чуть-чуть, милая, — уговаривала миссис Хадсон. — Папа уже почти закончил, а потом я угощу тебя печеньем и почитаю книгу. — Она сквозь слезы взглянула на Пию, потом на Софи и Маргарет: они стояли в дверях, обнявшись и испуганно наблюдая за происходящим. Колыбель Купера, который, к счастью, спал, находилась в приемной. — Все будет хорошо, девочки. Не волнуйтесь.

На металлическом столике рядом с доктором Хадсоном лежали пропитанные спиртом ватные шарики. Он поднес к перевернутой стеклянной банке зажженный фитиль, немного подержал его внутри и быстро поставил банку на голую спинку дочери. Невидимая сила втянула кожу куполом внутрь полости, и девочка заревела. Это была последняя из шести банок; они торчали у Элизабет на спине, как наросты у гусеницы.

— Вот и все, — сказал доктор. — Теперь пусть полежит минут десять.

— Кожа начинает краснеть, — заметила миссис Хадсон дрожащим от переживаний голосом.

— Это болезнь покидает тело, — объяснил доктор Хадсон.

— Банки помогут? — спросила его жена.

Доктор кивнул.

— Полагаю, что да. Иначе я бы не стал подвергать ее этой процедуре. — Он похлопал жену по руке. — Не волнуйся, дорогая. Девочка крепкая, она справится.

— Па-а-а-па-а-а! — рыдала Элизабет. — Ой, о-о-ой!

Доктор Хадсон с озабоченным выражением лица погладил ее по голове.

— Прости, детка, — сказал он. — Папа просто хочет, чтобы ты не болела. Уже почти всё.

Миссис Хадсон наклонилась над крошечной испуганной дочерью и стала тихо напевать ей в самое ухо:

Не плачь, моя малышка, мама купит тебе птичку,
Если птичка не будет петь, мама купит тебе колечко.

Слушая мягкий мамин голос, Элизабет наконец стала успокаиваться, хотя дышала по-прежнему прерывисто, а подбородок у нее дрожал. Пия вспомнила, как мутти пела колыбельные Олли и Максу, и теперь страдала не только от жалости к девочке, но и от болезненных воспоминаний. Испуганных Маргарет и Софи было бы правильнее увести из кабинета, чтобы они не видели страданий младшей сестры, но доктор и миссис Хадсон нуждались в ее помощи.