Сироты на продажу

В глазах у Пии стало темнеть, словно кто-то закрывал занавески. Борясь со слабостью, она старалась не упасть, снова желая, чтобы инфлюэнца убила ее. Может, Бог сохранил ей жизнь, чтобы наказать. Ей хотелось завопить во весь голос, забиться в истерике, но она не могла показать монахине свое горе. Надо пойти домой к Олли и Максу, и увидеть, как… Пия не решилась закончить свою мысль, уж слишком кошмарной она была. Надо идти к братьям. Подержать их на руках. Поцеловать маленькие личики. Позаботиться о том, чтобы их вместе с мутти достойно похоронили. Она обязана сделать для них хотя бы это. Собственная судьба ей теперь безразлична.

— Мать Джо отправила меня проводить тебя, — продолжила монахиня. — Надо сказать, сейчас не каждый решится разгуливать по городу. А если учесть, что многие наши монахини перешли в приют для отсталых детей в западной Филадельфии, где из-за эпидемии не хватает сотрудников, то у нас каждый человек на счету. Однако матери Джо, с божьей помощью, как обычно, удалось невозможное.

Пия вытерла дрожащей рукой лоб.

— Меня не нужно провожать, — сказала она. — Я знаю дорогу домой.

Монахиня нахмурилась, и маска сморщилась под полными сожаления глазами.

— Извини, дитя мое, — покачала она головой, — но домой ты не пойдешь. Мы устроили тебя в приют Святого Викентия. Городские приюты с начала эпидемии переполнены, поэтому благодари Бога, что тебя вообще согласились принять.

Пия смертельно побледнела.

— Нет, возразила она, — я не хочу туда, мне надо домой.

— Боюсь, ничего не выйдет, — вздохнула монахиня. — Перед смертью сестра Карла написала записку о том, что мама у тебя умерла от инфлюэнцы, а отец воюет. Мы все очень тебе сочувствуем, но домой тебе нельзя.

— А вдруг, пока я лежала здесь, вернулся мой отец? — воскликнула Пия. — Наверно, он меня ищет. И… — Она уперлась взглядом в пол, подбородок у нее задрожал.

А если отец и впрямь нашел близнецов живыми-здоровыми и теперь теряется в догадках, куда же делась Пия? Или он открыл тайник и нашел их… нет, лучше об этом не думать. В любом случае она не сможет смотреть в глаза отцу. Фатер никогда не простит ее безумного поступка, и поделом ей.

— Прошу вас, отпустите меня домой! Я нужна своим братьям.

— Извини, но решение уже принято, — отрезала монахиня. — Наверняка за твоими братьями кто-то ухаживает — например, соседи. И кто знает, когда вернется твой отец. Мы не позволим тебе оказаться на улице. Наш долг — позаботиться о сиротах.

— Но у меня есть родственники в Нью-Йорке, — вспомнила Пия. — Отправьте им телеграмму, и я уверена, что они заберут меня. — На самом деле она ни в чем не была уверена, но стоило попробовать этот аргумент.

— Ты знаешь их адрес?

Пия попыталась вспомнить, как выглядел обратный адрес на конвертах писем от дяди и тети. Последнее пришло давно, так что девочка смогла назвать только часть:

— Мистер и миссис Хуги Ланге, Орчард-стрит, Нью-Йорк.

Монахиня наморщила лоб.

— Вряд ли этого хватит, но я попробую что-нибудь узнать. А пока принесу тебе поесть, и затем ты сразу же отправишься в приют.

— Вы не хотите записать? — удивилась Пия.

— Что записать, дитя мое?

— Адрес.

— Ах да. То есть нет. Я запомню.

Пия понимала, что это лишь отговорка, и никак не могла понять, почему никто не хочет ей помочь.

— Но ведь я их племянница.

Монахиня внезапно показалась очень высокой, в полумраке напоминающей черную статую, а головной убор добавлял ей еще больше роста. Женщина уставилась на Пию, крутя в руках кольцо с ключами.

— Я понимаю, тебе трудно смириться с отправкой в приют, — сказала она. — Но там тебе будет лучше. Сейчас ты этого не понимаешь, хотя в будущем поблагодаришь нас. О тебе хорошо позаботятся. Я буду молиться за тебя, дитя мое, да придаст Господь тебе сил, благословит и сбережет тебя.

Пия не успела ничего ответить — монахиня повернулась и вышла, заперев за собой массивную дверь.

От паники Пия начала задыхаться. Запах мочи и рвоты ударил в нос, всхлипывания скорбящей женщины резали уши. Девочка взглянула на окно — единственную возможность сбежать. Разделенный на квадраты переплет был заполнен толстыми цветными стеклами и вделан в каменную стену. Нечего и думать открыть или разбить его. Она лежала под одеялом, повернувшись к холодной стене. Нужно срочно придумать, как выбраться отсюда. Через несколько минут она взглянула на лежавшего рядом паренька — может, он сумеет помочь? Надо рассказать ему все — или хотя бы часть — и попросить отвлечь монахиню, когда та придет, а самой в то время шмыгнуть в дверь. Он-то должен понять, почему она не хочет в приют.

Пия начала вставать, но в замке загремел ключ, и дверь открылась. Вошла та же монахиня в сопровождении кудрявой женщины в черной шляпе и залатанном шерстяном пальто. Гостья оглядела пациентов совиными глазами, прижимая одной рукой маску ко рту; в другой она держала холщовый мешок.

Монахиня заперла дверь, сунула кольцо с ключами под сутану и направилась к Пии.

— Не бойтесь, дорогая, — успокоила она свою спутницу. — Здесь только выздоравливающие.