Сироты на продажу

За две недели до Дня благодарения[20] Пия стояла около узкого окна на четвертом этаже в шестом отделении и смотрела на реку Делавэр, на берегу которой стоял сиротский приют Святого Викентия. Было воскресенье, день клонился к вечеру, время приближалось к ужину, и серые тучи зловеще нависли над окрестностями. Весь день шел дождь, поверхность разлившейся реки волновалась, деревья простирали с противоположного каменистого берега голые ветви, точно черные руки. Вверх по течению через реку был перекинут каменный мост, ведущий к беспорядочному нагромождению кирпичных домов и уходящим в небо дымовым трубам. Игровая площадка приюта — обнесенная оградой лужайка, простиравшаяся до самой воды, — покрылась серыми лужами, размякла; пустые качели и горка казались скелетом частично погребенного чудовища. Несмотря на тоскливую погоду, Пия отдала бы что угодно за возможность открыть окно и выгнать из комнаты неистребимый запах страха, одиночества и мочи. Неужели остальные восемнадцать девочек, шепотом переговаривающиеся друг с другом на десяти кроватях за ее спиной, не ощущают этой необходимости? Можно их спросить, но они вряд ли ответят.

Несколько дней назад одна из девочек попросила заплести ей косу. Пия никогда не призналась бы, что не любит прикасаться к людям, знай она, какой будет реакция. Надо было соврать, что не умеет, но Пия рассказала правду, и теперь остальные краем глаза наблюдали за ней и ограждали от нее маленьких девочек, включая Джиджи, словно от Пии исходила опасность. Даже Дженни стала избегать ее. Пия как будто снова вернулась в школу. Она убеждала себя, что ей все равно, что она привыкла быть изгоем и самое главное — поскорее сбежать отсюда, но все же такое отношение сильно задевало ее. Возможно, потому, что она считала остальных невольниц этого учреждения своими сестрами по несчастью. Но она ошибалась.

Каждый день она думала о том, сколько народу все еще умирает в городе, и там ли Олли, Макс и отец. На днях она подслушала разговор двух монахинь о том, что война окончилась и, несмотря на продолжающуюся угрозу заражения инфлюэнцей, тысячи жителей Филадельфии собрались на праздник вокруг копии статуи Свободы на Брод-стрит. Страх болезни и горе потерь удержали многих дома, но те, кто пришел (большинство были в масках), ликовали плечом к плечу; на домах развевались флаги Соединенных Штатов и стран-союзников, оркестры играли патриотические марши. С тех пор каждый раз, как открывалась дверь отделения, Пия молилась о том, чтобы фатер пришел забрать ее, хотя знала, что отыскать ее в приюте он мог только чудом.

Как и остальные девочки, каждый день она убирала кровать и подметала пол, произносила молитвы, получала скудную пишу и работала. Свободное время проводила во дворе или, в ненастную погоду, в большой рекреации в северном крыле. По воскресеньям все посещали часовню в задней части особняка и получали несколько часов отдыха перед обедом.

Пия же работала в младенческом отделении семь дней в неделю с перерывами на сон и приемы пищи и час отдыхала после ужина. Из всех воспитанниц разговаривала с ней только Эдит, да и та чаще молчала, если не считать указаний по уходу за детьми. Пия признавалась себе, что немного боится Эдит: девушка напоминала плотно закрытый крышкой котел, кипящий на медленном огне и готовый в любой миг взорваться. Только что Эдит сосредоточенно о чем-то размышляла, а уже через минуту последними словами поносила девочек, которые поставили корзину с чистыми подгузниками в неположенное место. Пия не хотела портить с ней отношения, а потому вела себя тихо и работала как можно усерднее.

Новые младенцы прибывали почти каждую неделю: одни из города, другие — с бутылочками с грудным молоком — из приюта Святого Викентия для незамужних матерей. Сестра Агнес как-то принесла в плетеной корзине ребенка с запиской: «Это дитя нашли на тротуаре между 50-й и 51-й улицей».

В пеленках одной новорожденной девочки лежало письмо: «Дорогая мать-настоятельница! Зная, что моя бедная крошка получит в вашем заведении лучшую заботу, чем я могу ей обеспечить, я покуда оставляю ее на ваше попечение. Родилась в понедельник в 7 часов утра. Некрещеная, я зову ее Мэри. С почтением, несчастная мать».

И каждый раз, когда вносили ребенка, Пия молилась о том, чтобы это был один из ее братьев.