Сироты на продажу

— Финн! — тяжело дыша, позвала она на ходу.

— Аюшки?

— Мне страшно.

— Ну еще бы.

— А тебе?

— Мне тоже.

Они прошагали молча еще несколько минут, потом Финн спросил:

— Следующее письмо от отца еще не пришло?

Не будь Пия так напугана, она обязательно улыбнулась бы: друг, как всегда, пытался отвлечь ее от переживаний. Таков уж был Финн — всегда заботился о других. Пии пуще прежнего захотелось обнять его, но в то же время сейчас она еще больше боялась прикосновений.

— Нет, не пришло, — ответила она. — Мы ничего не слышали о нем несколько недель.

— Наверняка скоро напишет, уж поверь.

Пия кивнула.

— Мутти… то есть мама говорит, что письмо должно прийти со дня на день. Жаль, что папа сейчас не с нами.

Сердце у девочки сжалось, и она заморгала, сдерживая непрошеные слезы. Фатер наверняка нашел бы выход. Может, вывез бы их из города, подальше от эпидемии. Сколько она себя помнила, отец всегда защищал семью. Однажды в воскресенье на пикнике их застигла внезапная гроза, и папа укрыл Пию и мутти в пещере. В другой раз Пия нечаянно наступила на гнездо шершней под крыльцом, и фатер быстро схватил ее, завернул в свою куртку и внес в хижину. Конечно, с эпидемией ему не справиться, но насколько было бы спокойнее, окажись он рядом.

Финн взглянул на нее с беспокойством.

— Да не волнуйся ты, подруга. Через океан письма идут долго.

Пия снова кивнула; ей хотелось поблагодарить Финна за поддержку, но горячий ком в горле мешал говорить.

Повернув налево на Брод-стрит, они нырнули в тесный лабиринт переулков и мрачных зданий, который считали домом: Пятый квартал на юге Филадельфии, за дурную славу прозванный Кровавой Пятеркой. Только за последнюю неделю там убили двоих — одного застрелили, другого пырнули ножом, — а еще до полусмерти избили черного мужчину, бросив его умирать позади склада на углу. Если не считать неизбежных отрядов Гражданской гвардии, шпионящих за немецкими иммигрантами, полиция являлась сюда исключительно с облавами: устраивала рейды по подпольным барам, арестовывала женщин за бродяжничество и «ночные прогулки», задерживала мужчин за азартные игры, драки и пьянство. Некоторые считали, что преступность возросла из-за большого наплыва иммигрантов и цветных, которые с началом войны подались в город на заработки, но Финн уверял, что Пятый квартал всегда был опасным. Он рассказывал, как тут убили защитника чернокожих, подожгли церковь и крушили дома во время расовых бунтов. Через несколько месяцев после переезда семьи Пии в Кровавой Пятерке во время ожесточенной избирательной кампании в муниципальный совет застрелили полицейского: тот пытался спасти одного из кандидатов, на которого напали восемнадцать головорезов из банды «Фрог-Холлоу», приехавших из самого Нью-Йорка.

Возможно, родители Пии не осознавали опасностей большого города, когда решили переехать в Филадельфию. Или они все понимали и переехали, несмотря ни на что? Пии больше не разрешалось выходить на улицу с наступлением темноты, отчего она еще больше скучала по горам, где после заката часто любовалась светлячками в зарослях проса и искала на небе Большую Медведицу. В Хейзлтоне наверняка и никакого испанского гриппа нет. Девочка невольно думала, как сложилась бы жизнь, если бы родители не поехали в Филадельфию.

Скоро они с Финном свернули с главной улицы квартала в переулок Шанк, и все изменилось. То ли из-за мальчишек, играющих в бейсбол с ручкой от метлы и резиновым мячиком, то ли из-за девочки, которая разливала на крыльце чай в игрушечный сервиз, но страх начал исчезать. Здесь никто не носил масок и не бегал от мертвецов. Тут не было табличек про карантин и угрожающих плакатов. Все выглядело простым и знакомым. Когда друзья добрались до своих домов, Пия уже расслабилась, и спокойствие волной разлилось по всему телу. Может, испанка и не доберется до этого уголка города.

Тут из открытого окна донеслись женские рыдания.

Финн поднял голову, потом взглянул на Пию и нахмурился. Они явно подумали об одном и том же: неужели болезнь проникла и сюда? Мальчик открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут с пожарной лестницы около их квартиры раздался крик его матери:

— Финн, поднимайся скорее! С твоим братом беда!

Паренек послал Пии тревожный взгляд и побежал к дому.

— Увидимся позже, — бросил он через плечо. — Береги себя, ладно?

Она не успела ответить: Финн мигом пересек переулок и скрылся в доме. Дрожа, Пия смотрела на закрытую дверь. Его прощальные слова отягощались дурным предчувствием и духом несчастья, напоминая предзнаменование или предостережение. Увидятся ли они снова? Ужас лег на плечи девочки тяжелым покрывалом. Внезапно она пожалела, что так и не рассказала Финну о своих странных ощущениях, когда Томми Коста и Мэри Хелен дотронулись до нее.