Система

А однажды я ослепла. То есть знала, что слепа, но при этом все отчетливо видела. Я ходила по палате, растопырив руки в разные стороны, натыкалась на вещи, сшибала их, уронила столик и разбила стакан, хотя прекрасно видела оба предмета. Через несколько часов мне удалось выбрать реальность, и это прошло.

Потом я уверена была, что в палате прячется кто-то невидимый, и его надо поймать. Это, понятное дело, непросто, его же не видно, поэтому следовало сантиметр за сантиметром исследовать всю палату, навострив при этом уши, ведь он, гад, мог тихонько перебегать с места на место. Этим я занималась полдня. Неслышно заходила, выходила и никак не реагировала на меня, ползающую на карачках, Рузанна – видимо, она тут наблюдала и не такое.

В состоянии полудремы между сном и бодрствованием я несколько раз видела галлюцинации, но они меня почему-то не пугали. Однажды из интерактивного потолка на меня высыпался весь мой Единый идентификационный код. Все его буквы и цифры. Они оказались мягкими, приятными на ощупь, вкусно пахнущими – ванилью или чем-то в этом роде. Я лежала среди букв и цифр и чувствовала себя хорошо.

В другой раз, засыпая, я обнаружила, что у постели, наклонившись надо мной, кто-то стоит. Кто-то большой, темный, полупрозрачный. Я его в общем-то боялась, но орать и как-то активно реагировать мне на тот момент было лень. Я повернулась на бок, натянула одеяло на голову и заснула.

А в одно далеко не прекрасное утро я проснулась и поняла, что не помню, кто я. Ни имени. Ни как я здесь оказалась. Ни детства, ни кто мои родители. При этом я прекрасно помнила весь период моего пребывания в зоне Е. Помнила, как сдавала Алисе отчеты и фасовала мусор. Помнила Серегу, Нинку, Вову, тетю Мириам, дядю Витю, но как они меня называли и кто я такая – вспомнить никак не могла. Это было мучительно. Растерянно бродила я по палате, как в тумане, сжимая пульсирующие виски. А потом вдруг интерактивный потолок включился, замелькали символы, биобраслет сжал мне запястье, я ощутила множественные покалывания, и – пелена мгновенно спала, я все вспомнила.

В раскрывшуюся дверь вошла Рузанна, перед собой она катила столик с завтраком.

– Рузанночка, – сказала я тихо, – вы тут полную власть получили над моим мозгом, да? Я совершенно беззащитна перед вами, да?

По добрым глазам Рузанны видно было, что она огорчена моими словами.

– Что вы, Ларочка, – забормотала она, расставляя тарелки и соусники, – все хорошо… Все будет хорошо…

Тогда я при помощи биоблока снова попросила собеседника. Пришла давешняя тетка в белом халате и на вопрос, что со мной происходит, ответила в своей неповторимой манере:

– Вы являетесь участником неспецифического исследовательского процесса, целью которого является выявление критериев нетипичности. Вашему здоровью ничто не угрожает.

И так далее. Ничего больше мне из нее выжать не удалось.

А потом странные эксперименты закончились. И началось другое.

Я проснулась с утра, как обычно, потянулась и вдруг заметила на потолке надпись: «Хотите, мы включим чат?» Я ответила вслух:

– Да.

Потолок покрылся рябью, как поверхность воды, в которую бросили камень (я любила такой эффект, и потолок это знал), а потом появилось приглашение: «Вы зарегистрированы. Создайте свой ник или выберите предложенный». Конечно, они предложили мне «Ларчик» русскими буквами – в точности так, как я значилась в Универсуме покойной мамы. Система предложила мне кучу аватарок, я выбрала какой-то первый попавшийся сундучок – мне не терпелось начать – и нажала «Ok».

И тут же оказалось внутри группового чата, состоявшего всего из трех человек.

«Смотрите-ка, у нас новенькая!» – написал Nick777.

«Привет, Ларчик! Я Клара».

«И как тебе тут?» – всплыло сообщение от пользователя Gramm’o’fon.

Где-то через полчаса я выяснила следующее. Эти трое находились в этом же институте на том же положении, что и я. Видеть лица друг друга мы не могли. Слышать друг друга мы не могли. Мы могли переписываться, но если что-то в нашей переписке не нравилось модератору, крамольная часть сообщения вырезалась – просто не высвечивалась на потолках в наших палатах. Было очевидно, что мы общаемся в условиях цензуры. Так, например, свои личные истории разглашать мы не могли.

«Слушайте, какой у кого рейтинг?» – однажды спросила я.

Nick777: «Никакого. Тебе же сказала тетка в халате».

«Ну а до того, как попасть сюда?» – не успокаивался Ларчик в моем лице.

Клара: «У меня было (модерация) баллов».

Gramm’o’fon: «А у меня было (модерация) баллов, а потом (модерация) (модерация) (модерация)».

Nick777: «Тьфу, бесполезно так разговаривать».

Зато невидимые цензоры совершенно не мешали нам обмениваться мнениями насчет средств и целей проводимых над нами экспериментов. Тут мы могли фантазировать, сколько угодно.

Nick777 был уверен, что «они тут ищут людей определенного типа».

«Зачем?» – интересовалась Клара.

«Ну мало ли, – размышлял Ник, – может, не хватает Системе особенных, необычных личностей!..»

«Каких, например?» – допытывалась Клара.