Система

Только сейчас, пришпоривая педалью газа, захлёбывающуюся от рёва семёрку, капитан осознаёт, что уже сутки не спал. Он вспоминает прошлое утро, и ему кажется, что это было когда-то очень давно, в другой жизни. Ещё вчера он был совершенно другим человеком, хладнокровным, уверенно идущим к своей цели. И цель была ясной и очевидной. И жизнь казалась сложившейся и устоявшейся. Эта ночь всё перевернула. Точнее не ночь, а тот миг, когда он в пылу гнева набирал номер сотового телефона Васильева. Всё покатилось кубарем, перевернулось с ног на голову и ему до сих пор не ясно, как это будет продолжаться и чем закончится. Только одна мысль лучиком света озаряет всю эту чехарду, образовавшуюся в голове. Он не жалеет о том, что спас парней. Быть может этот поступок самый важный в его жизни. Как бы там не было, он никогда не забудет эту ночь.

Узкая дорога извивается серой змеёй; в боковом окне проносятся убогие домишки очередной деревни. Недалеко от дороги небольшой храм с золотистым куполом. Солнечный свет падает на этот купол, и он раздаёт его весёлыми яркими бликами. Томилов останавливает машину. Он входит в каменные выложенные аркой ворота, и поднимается на небольшое крылечко. Над дверями висит поблекшая большая икона. Он заходит внутрь и любуется расписными сводами церкви.

– Шапку сними, – говорит скрюченная бабуля, прилаживая свечку возле иконы. Снимая кепку, Томилов замечает, что он и эта бабка единственные посетители храма.

– А где тут свечки, мать? – обращается он к бабуле.

– Вон, – она показывает костлявым пальцем на узкий прилавок в углу. Томилов подходит к прилавку, и выбирает три толстых свечи, под которыми написана цена 500 рублей. Кидает в ящик пятитысячную купюру и возвращается к старухе.

– Бабушка, а за здравие куда поставить, – снова отвлекает он бабулю от манипуляций со свечкой.

– Сюда и ставь, – она смотрит на него недоверчиво, как на чужака, пришельца из других миров. Такие обычно приходят компаниями и ставят свечки больше за упокой. Томилов, одну за другой, поджигает свечки и прилаживает их в маленькие отверстия золотистой чашки под иконой, с изображением женщины, держащей на руках младенца.

«Надо наверное покреститься» – думает он, косясь на бабку, размашисто осеняющую себя крестом. – Так, сначала лоб, потом живот, лево, право». Стоя за спиной у бабульки он точно копирует её движения.

***

– А я рад, что всё так произошло. Это прикольно, как в кино! – кричит, контуженный выпитым болгарским пойлом Емеля.

– Могло бы быть ещё прикольнее, если бы не Медный и наш друг капитан, – бубнит Афоня набитым ртом.

– Случилось, как случилось. Медный, конечно сука, а капитан свои долги отдал. Он нас из ямы вытащил, – говорит Кир.

– Он же нас чуть в эту яму не столкнул, – выражение лица Емели становится недовольным, злым. – Из ямы мы благодаря тебе выбрались. Ты скажи, чтобы он делал, если бы ты не чу̀хнул?

– Не знаю, но на краю этой ямы он вместе с нами стоял. И похоже вовремя это понял. Не совсем он гнилым оказался.

– Как бы там ни было, но из роты он нас убрал. Сейчас выдохнет и новую «Систему» замутит. – говорит Афоня.

– Не замутит, – вдруг улыбается Кир. – Такую же точно не замутит. Он не умеет играть в Свару.

Все дружно смеются.

– Давайте лучше о чём нибудь приятном поговорим. О бабах, например, – решает переключить направление разговора Кир.

– Да, кстати, жду не дождусь, когда нам баб привезут! – снова орёт Емеля.

В ожидании приятного продолжения вечера они смотрят телик, где идёт «Место встречи изменить нельзя. Емеля похвалился, что видел этот фильм больше двадцати раз и знает каждое слово. На что друзья устроили ему проверку на вшивость. Они выключили звук и потребовали, чтобы Емеля сам озвучивал фильм. Получилось весело. Бухой коротышка говорил разными голосами, озвучивая Горбатого, Промокашку, Шарапова и даже бандитских лярв.

«Сдаётся мне мил человек, что ты мусорок» – хрипит он точно попадая в движения губ Джигарханяна и друзья покатываются со смеху.

«Ну что вы из меня душу то тянете, зарежем, задушим, убьём…» – это он уже парадирует Шарапова.

«Карп, ты на руки его посмотри. Из него такой же шофёр, как из Промокашки скрипач…» – пищит он, неумело парадируя женский, голос и друзья снова смеются.

***

Томилов приехал поздно вечером.

Друзья выскочили на улицу, чтобы встретить долгожданных гостей.

Неизвестно, где Томилов нашёл девчонок, но они были молодые, симпатичные и для военно-полевой ситуации подходили просто шикарно. Все как на подбор обладали внушительными габаритами и живописным рельефом. Самая высокая, она же самая серьёзная из всех назвалась Аней. Весёлая черноглазая хохлушка, с манящей улыбкой пухлогубого ротика в уголке которого была маленькая родинка, назвала себя Кристиной, а весёлая белобрысая толстушка звалась Таней. Емеля и Афоня радостно расшаркались перед девчонками и пошли провожать их в дом.

Томилов вытаскивает из багажника пять упаковок баночного пива и коробку, в которой звенят бутылки. Всё это он ставит на землю рядом с машиной.

– От души, товарищ капитан, – улыбается Кир.