Система полковника Смолова и майора Перова

— Ещё чего! Я могу жалеть лишь детей. Сколько их умерло без хлеба, без супа... Хотя и начальство пожалею — если оно дряхлое и безумное. Папа, тебя пустят в зал суда? Демьян Власьевич говорил про ангельский приют — надеюсь.

— В приюте я построю голубятню!

Геодезисты с Калибановым, пьяные и довольные, ввалились в «скворечник». Отец и дочь вспоминали песню из Аниного детства и записывали слова, чтобы не забыть:

Серебристый и змеистый мчался по лесу дымок,
Бронепоезд, громыхая, уносился на восток.
Помнишь, вместе на разъезде шли по рельсам босиком
И мечтали к светлой дали до конца идти вдвоём,
И мечтали к светлой дали до конца идти вдвоём.

Эпилог

На следующий день Анну Гермогеновну судили, она посмертно получила пожизненное место воспитательницы в райской детской коммуне в большом деревянном доме на холме.

Были видны колхозные поля и речка. Ребята в гамашах, полугалифе и тюбетейках бегали с удочками и биноклями. Директор коммуны, человековед Игнатий Вячеславович Ионин, осваивал с учениками сельскохозяйственные и рабочие специальности.

Гермоген Иванович преподавал коммунарам основы голубеводства, каждое утро поднимал на крыло белых почтарей. Профессор ходил с детьми в лес, на болото, учил выживать в условиях дикой природы. В любом водоёме он умудрялся выловить девятикилограммового судака.

Вечером Гермоген Иванович на всех варил в огромном котле свою любимую пшёнку. Перед ужином Анна Гермогеновна с мамой Виталика и Марты дегустировали кашу и заносили в дневник замечания об опробованной пище. Афанасий Иванович с Тринадцатой линии пек детям ромовые бабы и имбирные коврижки.

Хромой Абезгауз читал коммунарам лекции по искусству. С удобной клюкой и рюкзаком он делал этнографические вылазки в заброшенные деревни, полуразвалившиеся избы. В чёрных от сырости красных углах грустно смотрел на него православный Боженька. Мыши шелестели в культурных слоях разноцветных обоев, осы приветствовали Абезгауза бодрым жужжанием.

Часть пола в избах была выломана: зимой бомжи топили печи. Пили настоечку на керосине. Испражнялись через люк в подполье.

На полу валялись выразительные чёрно-белые фотографии, засыпанные сухими круглыми какашками: козёл Остап водил своих жён и детей в избы на экскурсию.

В ящиках буфетов были свернувшиеся в трубочку тетрадки: в них женщины записывали заговоры и порядок полевых работ.

«На Русской и Немецкой земле есть огненный царь, высушил реки и озёра, и мелкие источины, и как в нынешних ветрах высушило, так бы сохла раба Божия Н по рабу Божию Н двадцати четырёх часу денных и ночных, на новне месяце и на перекрое месяце, и во вся межённы дни. Всем моим словам ключ и замок, аминь, аминь, аминь. Трижды плюнь, а говорить на соль, или на пиво, или на пряник, или на вино».

Ядро коллектива коммуны производило товары, которых не было достаточно на советском рынке: фотоаппараты и радиоприёмники. Воин-связист Сидоров, посмертно награждённый орденом Красной Звезды, учил ребят улавливать сигналы нужной радиостанции в хаосе сигналов множества других радиостанций, рассказывал о писателе-фантасте Уильяме Круксе, который ещё в XIX веке допускал «бесконтактную биологическую связь между головами людей».

Фоля, Иося и Акимка Горшковичи проявили исключительный изобретательский талант. Они сконструировали передатчик, способный транслировать спортивные и музыкальные программы в пасть Большого Пса. Исида, корова со звездой в рогах, бабушка Фернандеса и пёс Ориона были в курсе новейших событий коммуны.

Фоля слушал американское радио, он увлёкся блюзом и по утрам голосил на дворе: «Малыш, только прости меня, я больше не буду играть в азартные игры». Мама Циля кричала на Фолю, чтобы не смел играть в «азардные» игры. «Вот почему у меня нет сладкой женщины, вот почему я потерял счастливый дом. Господи, помилуй, бедный Фоля не будет больше играть в азартные игры», — завывал юный техник. Фоля записал грампластинку «Крейзи блюз», которая имела ошеломительный межпланетный успех.

Коммуна не только обеспечивала все свои нужды, но и отдавала в поднебесный бюджет четыре с половиной миллиона рублей в год.

Иногда Анне Гермогеновне снились тревожные кладбищенские сны: на неё нападала агрессивная коммунистка с ломом, в темноте метались почтари. Хранитель Абезгауз, имеющий привычку читать по ночам, слышал стон, скрипы панцирной сетки и общее беспокойство воспитательницы, учтиво будил Анну Гермогеновну, приглашал её выпить чаю, поесть что-нибудь на тихой кухне и совместно посмотреть на луну.