Система (сборник)

– Постановили: в порту захода – городе Порту провести дегустацию местного портвейна и в едином порыве выразить поддержку нашему советскому портвейну, а также выразить наше общее возмущение империалистической узурпацией народного названия «портвейн».

Резолюцию встретили громкими продолжительными аплодисментами. Николай Антонович Берендяев ощущал себя Лениным в октябре 1917-го.

Утром в дымке прошли мимо устья реки Доуру, до подхода к молам порта оставалось совсем немного. Командир скучал в кресле, старпом на чистейшем йоркширском диалекте вызывал портконтроль. Время шло, а портовые службы никак не реагировали. Командир начинал злиться:

– Что за хрень? Они что там, спят, что ли?

Старпом предложил:

– Может, на португальском попробовать?

– А что, давай. Где этот штурман-полиглот?

Из штурманской рубки выглянул штурман Котенко, всем своим видом давая понять, что его отрывают от важного дела. Еще не поняв, зачем звали, он на всякий случай, чтоб не припахали, сходу начал ныть:

– А че сразу штурман?

– Ты что мычишь, как ламантин беременный? Давай вызывай порт на португальском!

Командир ни секунды не сомневался в том, что он справится. На судне Леха Котенко слыл полиглотом, а все потому что периодически эффектно произносил фразы типа «шерше ля фам», «ту би о нот ту би?» и прочую подобную светотень, но для впечатлительных членов экипажа этого было достаточно, чтобы за Лехой укрепилась слава человека, свободно владеющего иностранными языками.

С недовольным видом штурман подошел к старпому, взял в руки спикер и начал вызывать порт:

– Капитао до порто, капитао до порто.

Публика на ходовом мостике наблюдала за Лехой с восхищением. Он продолжил:

– Еу руссо барка, прошу добро на вход.

Еще не успели отсмеяться, а рулевой доложил о приближающемся лоцманском катере.

Обиженный штурман проворчал:

– И чего ржали? Вот вам лоцман на блюдечке.

В порту, оформив все формальности, погрузили на борт два здоровенных опломбированных ящика и разместили сопровождающего. Пришло время исполнять портвейновую резолюцию. Учитывая важность мероприятия, группу решил возглавить Берендяев, в группу включили завпрода как главного дегустатора и штурмана как переводчика. Зам скомандовал:

– Сбор на юте через десять минут!

Через десять минут на юте стоял Берендяев, при погонах и фуражке, с двухлитровым бидончиком в руках. Появился одетый франтом штурман, следом выкатился на кривых ногах завпрод с двумя новыми эмалированными ведрами. Он уставился на бидончик:

– Виктор Антоныч, это же просто позор для великой державы!

Вокруг одобрительно загудели. Зам сдался.

– Черт с тобой, бери ведра.

Троица торжественно спускалась по трапу, их провожали, как космонавтов в открытый космос.

Задача перед ними стояла сложная, найти в чужом городе шалман или наливайку с таким переводчиком, как Котенко, – дело непростое, плюс время строго ограничено. Успокоил Шмурдяк:

– Не боись, по запаху найдем!

Вышли за территорию порта, первым вышагивал, как циркуль, на негнущихся ногах Берендяев, следом, делая вид, что он ни при чем, шел штурман, замыкал процессию завпрод, перекатываясь на кривых ногах и гремя крышками ведер.

Не зная города, не имея карты, они уверенно шагали по Руа Томас Рибейро, не сомневаясь в правильности выбранного пути и не спрашивая прохожих: их вело Провидение.

На пересечении с Руа Конде Альто Меарим завпрод неожиданно остановился и стал принюхиваться. Казалось, его нос живет отдельной от всего организма жизнью. Сначала он начал подергиваться одновременно раздувая ноздри, потом съехал в сторону, шумно втянул воздух и уставился на парк Базилио Телес.

По дороге в сторону церкви шла процессия, возглавляемая пастором. Духовой оркестр исполнял что-то красивое и невеселое. Зам смотрел на них как на малахольных:

– Господи! Двадцатый век на дворе, а они в Бога верят.

Он вдруг физически ощутил превосходство социалистической системы. В это время завпрод, ничего не разбирая перед собой, бросился по направлению собственного носа. Гремя ведрами, подобно Зевсу Громовержцу, он рассек толпу перепуганных католиков и уверенно влетел на территорию парка. Зам со штурманом еле за ним поспевали.

Через пять минут они, запыхавшись, выскочили на пятачок, где стояла бочка, похожая на нашу квасную, а за столиками сидели немолодые мужики и неспешно пили портвейн из узких высоких стаканчиков.

Вот оно! Сначала решили снять пробу, взяли по одной порции. Поглядывая на местных, пили не спеша, еле сдерживаясь. Попытка завпрода повторить дегустацию с целью уточнения букета была решительно пресечена.

Рядом с бочкой стоял колоритный мужчина с хищными черными усами в длинном белом фартуке и кепке-аэродроме. Если бы не красный платок, повязанный на шее, можно было бы подумать, что это набережная Сухуми. Зам подтолкнул Котенко к бочке:

– Иди, полиглот, настал твой час.

Леха подошел к продавцу, завпрод следовал за ним тенью.

– Синьор, кванта коста ведро портвейна?

Синьор не слушал, он с обалдевшим видом рассматривал новые десятилитровые эмалированные ведра.

Плох тот лейтенант, который не мечтает…