Система (сборник)

Федор решил пройтись пешком, от поликлиники до дома было недалеко, и погода стояла хорошая. Хотелось не спеша подумать о доставшем его бытии. Он, вдруг поймал себя на том, что ему ничего не хочется, не хочется идти домой, выпить не хочется, секса уже давно не хочется, даже повышения пенсии не хочется. С друзьями видеться и то стало в тягость, ну сколько можно обсуждать мировые проблемы и урожаи на даче? Самые горячие новости – это кто и от чего помер. При встрече простой вопрос «Как дела?» задаешь с опаской, потому как в ответ можно услышать развернутую формулу анализа мочи и деморализующий диагноз. После таких разговоров начинаешь прислушиваться к организму. Дома тоже не сахар, личной жизни никакой, из чувств остались только раздражение и усталость. Федор был типичный подкаблучник и права голоса не имел, семья жила в квартире родителей жены, чем его и попрекали по нескольку раз на дню. Со временем он научился не замечать тирады о своей никчемности и бесполезности, но легче от этого не стало. Дома его терпели.

Так, за горькими размышлениями, Ушанкин незаметно оказался в квартире. Из кухни вышла жена, брюнетка невысокого роста, худая, с заостренными чертами лица, эдакая карикатурная стерва.

– Я же просила тебя принести картошку из гаража. Да хоть какой-то прок от тебя будет?!

Программа дала сбой. Вместо того чтобы надеть тапки, пройти в комнату и обиженно уткнуться в книжку, он решительно отодвинул жену в сторону и шагнул по коридору.

До него неожиданно дошло, что она просто дура, истеричная дура, и больше ничего. Федор отчетливо понял, что ни секунды больше оставаться здесь не сможет и не желает. Мысль в голове еще окончательно не вырисовалась, а руки уже тянули с антресолей чемодан. Он аккуратно уложил свои немногочисленные вещи, зачем-то достал парадную форму и кортик. Подумав минутку, уложил в чемодан и ее. Достал из секретера аккуратно свернутый целлофановый пакет с документами, проверил. Все на месте – и украинский паспорт, и российский, и пенсионное удостоверение. Российский паспорт Ушанкин завел недавно, все-таки в России пенсия побольше, и вообще на всякий случай. Вот случай-то, видимо, и наступил. Придавив коленом чемодан, Федор защелкнул замки. Чемодан был надежный, с металлическими уголками коричневого цвета, купленный еще в пору лейтенантских мытарств.

Жена возилась на кухне и не обращала никакого внимания на его сборы, уверенная в том, что это просто взбрык и вообще этот тюха даром никому не нужен.

В прихожей, накинув плащ, Федор огляделся. Никаких сомнений, никакого сожаления он не почувствовал. Прощаться не стал, просто вышел и прикрыл за собой дверь. Вся его прежняя жизнь осталась там, за дверью.

Москва встретила вавилонским столпотворением Курского вокзала. Отвыкший от шума и суеты, Ушанкин растерянно озирался, прижав к груди свой старомодный чемодан. Он олицетворял островок девственности в этом вертепе.

Ему нужно было добраться до станции Савелово в Тверской губернии. Электрички до Савелова ходили дважды в день.

В вагоне Федор сел к окну. Москва быстро осталась позади, мелькали деревья, будки смотрителей, с обязательной клумбой простеньких цветов и картофельной грядкой, и полуживые деревеньки. Через два с половиной часа он стоял на перроне в Савелово, после времени, проведенного в Москве, это был рай. Никто никуда не бежал, не шумел, люди вели себя степенно и приветливо. Даже телеграфный столб стоял как-то уверенно и спокойно, с чувством собственного достоинства. Купив у бабульки стакан семечек, Федор пошел искать попутку, до родной деревни с гордым названием Городок оставалось верст тридцать.

За недорого подкинул веселый мужичок на раздолбанных жигулях. Расплатившись, Федор вышел у дома с табличкой «Администрация ПГТ Городок». Надо же, теперь это не деревня, а поселок городского типа с гордой аббревиатурой ПГТ.

Городок располагался на берегу Волги и был местом историческим: основанный в 1366 году тверским князем Михаилом Александровичем, так во времени и потерялся. В описании 1844 года в деревне значится двадцать три избы, три постоялых двора, питейный дом, пятеро жителей шили сапоги на дому, трое – шапки, и двенадцать уходило на заработки в Москву. В жизни Городка мало что поменялось, разве что срубов стало больше, и пили теперь не в питейном заведении, а по домам.

Кирпичных зданий в поселке было три, и все культовые – здание администрации, церковь и магазин. Соответственно, и уважаемых людей было трое – глава администрации, батюшка и продавщица. Были они людьми не случайными, попадья приходилась главе администрации племянницей, а продавщица была замужем за его старшим сыном.

Федор подошел к дому. Облезлая вагонка, наглухо забитая большим «хером» дверь, заброшенный палисадник. С соседнего двора раздался старушечий голос:

– А не Федька ли ты Ушанкин будешь?

Федор обрадовался: не забыли.

– Я, баб Тань, кому ж еще быть.

– Господи, радость-то какая! Надолго ты, Феденька?

– Навсегда, баб Тань, навсегда.

Соседка подошла к забору.

– Случилось чего?

– А как же, случилось. Поумнел вдруг!

Баба Таня принесла гвоздодер.