Сито жизни

— Это ты, Керез, а? Мать с таким нетерпением ждала тебя, наконец-то, бедняжка, обнимет-поцелует дочку, забудет разлуку. — Подъехала, поравнялась с девушкой. — Погляди-ка сюда, посмотрю на тебя… Милая, будь здорова… Любимый ты материн огонек. Если б ты знала, как она скучала без тебя. Смотрю, ты с лица спала… Да как не похудеть, если с утра до вечера, перелистывая, сидеть над книгами… Вижу, превратилась в девушку, стройную как марал. Сдается мне, ты похожа на свою мать в молодости. В прошлом году я поспорила с кем-то: мол, ты не похожа на мать — видно, ошибалась я, пропади моя душа. Ты с ней точно как две капли… — Алчадай, хотя и говорила вроде только с девушкой, краем глаза поглядывала на Мамырбая. «Почему идут вместе? Может, здесь что-нибудь кроется? Что будет, если спрошу?» — думала она. — Да, Керез, кто этот симпатичный парень? А, это ты, Мамырбай? Хоть бы поздоровался, разве у тебя рот перекосится, если поздороваешься? Подражаешь своей матери или своему отцу? Хоть и выросла у тебя такая шевелюра… не обижайся, мой деверь, я шучу. Сама начала болтать, не давая вам возможности поздороваться, не дала рот раскрыть. Бедняга, мой убитый жених был ведь вот таким же… И осанкой, и лицом похож… Широкоплечий, как ты… Что делать, есть ли на свете еще такие несчастные, как я! Значит, не предназначен мне богом был такой муж. Разве не ушла моя молодость, плача о несбывшемся! Видишь камень, застыл там? Что я, что камень — все едино. Я, подобно этому камню, застыла, заледенела… проклятые мои дни! Смолоду суждено обнимать сухую ветвь можжевельника — как же иначе назовешь проклятого Барктабаса! А я ведь была одной из красивейших девушек… Сколько джигитов, боясь моего гнева, кружили в нерешительности, издали поглядывая на меня. Да… Ты спросишь, что это случилось с Алчадай, чего она так тараторит? Правильно, братишка мой… — Взглянув на Мамырбая, женщина печально улыбнулась. — Правильно, если удивишься. Откуда можешь знать о моих мучениях? Одно время я была Алчадай[43] не только по имени, и сама была как молодое деревце. Я та несчастная, у которой не исполнились ее мечты — всю жизнь пришлось обнимать камень. Врагу не пожелаю такого! И я любила джигита. Самого лучшего из джигитов! Я была самая разборчивая, даже не оглядывалась на тех, которые мне не нравились. Иногда жалею теперь, что эта самая разборчивость навлекла на мою голову беду. Если бы ты видел меня, Мамырбай, в такие же годы, как сейчас Керез… Что я бормочу… проклятый день… Разве ты не видел… Посмотри, как закружилась моя голова, не понимаю, о чем говорю. Как будто ты приехал из чужих краев… Ведь вы вместе выросли у меня на глазах, вы оба. Милые, как вы подходите друг другу, пусть придет ваше счастье! Идут рядышком, как родные брат с сестрой! Закончили учебу, возвращаются домой… Когда я вижу таких счастливых, как вы, душа разрывается. Ты же знаешь, Керез, этого проклятого — да не увижу его смерть! — скотника Барктабаса? Не удивляйся, Мамырбай, деверь мой: «Что еще за такой проклятый?» Я говорю про хитрого пройдоху, про мужа своего. Брат мой отдал ведь меня, молоденькую девушку, этому старому саксаулу, отдал, запугав, насильно, против воли. Дни моего брата, того, что сжег мое счастье, оказались короткими, уже давно гниют его кости в земле. Моя мать тоже не захотела защитить, поддержать меня — подарили ей одно платье, а она уже согласна на все. И ее тоже проглотила ненасытная земля. Несчастные, как торопились, выдавая меня замуж… прямо-таки будто лучинка загорелись… и сгорели тоже — как лучинка, скоро…

Слезы навернулись на глаза Алчадай, замолчала она, вспоминая бывшее с ней. Сердце переполнилось; если б спросили молодые ее попутчики — тут же и рассказала бы:

«Я раньше не видела никогда ненаглядного моего Алтынбека… И вот — это летом было, на пастбищах, — справлял старик из соседнего аила свадьбу своему сыну, вернувшемуся с фронта. Свадьба была большая, народ истосковался по светлому, праздничному, а тут уж и на фронте наши немцев гонят, и жених, хоть раненый, да с медалью. И устроили в честь молодых народную игру-состязание: погоню за девушкой. А всем известно было: ни одна девушка из этого соседнего аила не могла скакать на коне лучше меня. Когда начали решать, кого выпустить, кто-то назвал мое имя. Зачем скрывать, я и сама очень хотела выступить… Услышала, что зовут меня, — очень обрадовалась. Ко мне подвели белого коня с пышной гривой и неподрезанным хвостом. Я вспорхнула в седло, как бабочка. Конь легкий, будто пушинка, — не успею тронуть узду, а он уже поворачивается. Услышит команду — несется как пуля… Играет, словно рыбка на мелководье.