Сицилианская защита

- Ну, что вы! - аоскликнул я.- За что мне ее обижать? Она мой хороший товарищ. В лаборатории, правда, мы иногда спорим. Но это только по работе. А по работе всякое случается. - Я боялся замолчать, чтобы мать Седы еще чтонибудь не сказала. И потому болтал без умолку.- Без стычек и споров и дня не проходит. Люди ведь заинтересованы в своем деле, каждый ищет лучшее решение. Отсюда и споры. Но, кстати, они даже делают работу интереснее...

Вошла Седа, и я замолчал.

Но вот, взяв лыжи, мы собрались уходить, и мать Седы сказала:

- Левон-джан, ты там позаботься о Седе. Смотри, чтоб она не простудилась. Ты не представляешь, какая она упрямая...

- Обещаю вам! - заверил я.

На улице нам сразу подвернулось такси, и мы попросили водителя поскорее доставить, нас на вокзал.

Кроме лыж Седа еще взяла с собой дорожную сумку.

- Боишься, что мы в Цахкадзоре с голоду помрем? - спросил я.

- Тут не только еда. И лыжные костюмы тоже,- сказала Седа.- Думаешь, прямо так и будем там? - она показала на мои полуботинки, на каучуке.- Стоит тебе разок приобщиться и войти во вкус, вовек не захочешь, чтобы наступила весна. Честное слово! Жаль только, не каждое воскресенье удается выбраться... За мамой ведь некому приглядеть. Иногда только прошу соседку...

- У нее что, ревматизм?

- Хуже. Паралич,- ответила Седа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Четыре или пять зеленых вагонов. Широкие полки забиты узлами, детьми и безучастными ко всему вокруг пассажирами.

И очень много молодежи. Наверное, студенты. Все в лыжных костюмах. Девушки в брюках и в ярких шерстяных свитерах. В конце вагона под аккомпанемент худощавого паренька-гитариста несколько человек поют "Киликию", чуть поодаль сидят двое. Девушка держит в ладонях пальцы парня и незаметно ласкает их. Они не обращают на нас никакого внимания. Не обращают внимания и на двух севанских крестьянок, которые только головой покачивают, дивясь бесстыдству "этой молодежи".

Восседающий на соседней скамье старик вставляет в свой мундштук из вишневого дерева "Аврору" и начинает дымить.

Один из парней предупреждает его, что в. вагоне курить запрещено, особенно нельзя этого делать в присутствии женщин. Но старик будто не слышит его, не обращает никакого внимания. А когда молодой человек повторяет свое замечание, старик вдруг начинает громко сетовать, что, дескать, нет у современной молодежи никакого уважения к старшим, учат их, учат годами, но никакого им от науки проку...

Сетует, но сигарету гасит и, вынув ее из мундштука, заботливо вкладывает обратно в пачку.

Самым поразительным в нашем путешествии было то, что электричка часто останавливалась, хотя никаких станций но дороге не было. Останавливалась, потому что возвращавшиеся с полей колхозники считали себя вправе воспользоваться новым для этих мест видом транспорта и, где ни завидят электричку, поднимают руку. Машинист охотно тормозит до полной остановки, подбирает людей и едет дальше до следующих просителей.

Меня эти бесконечные остановки нервируют. Я злюсь, в душе ругаю на чем свет стоит и машиниста, и этих странных путников. Но когда потом вглядываюсь в лица тех двоих, что, занятые собой, никого и ничего не замечают, понимаю, что эта поездка прямо для них: чем дольше она протянется, тем и лучше.

Седа не смотрит в мою сторону. Задумалась. Я исподтишка разглядываю студенток вокруг нас и убеждаюсь, что Седа самая красивая. Переполняюсь гордостью оттого, что многие смотрят на нее восторженно, и оттого, что эта, такая непохожая на всех остальных, девушка едет в Цахкадзор со мной, что она мой друг и что многие хотели бы оказаться на моем месте, но где им...

Я снова всматриваюсь в студенток.

Нет. Седа совсем другая.

- Хватит пожирать глазами бедняжек,- шутливо замечает Седа и лукаво улыбается. А в голосе ее мне слышатся нотки досады. Она явно недовольна.

Ревнует?!.

Мысль, что она может ревновать меня, ударяет мне в голову. От волнения я даже покрываюсь испариной. Никогда бы не подумал. Меня вдруг пронзает, что Седа не проето мне друг. Но я тотчас беру себя в руки, убеждаю, что все вызвано определенной обстановкой и обстоятельствами...

Вокруг нас молодые ребята - парни и девушки. Песни, влюбленная пара, отрешившаяся от всего мира. Это настраивает на романтический лад...

И чем старательнее я пытаюсь освободиться от туманных мыслей, тем выше и недоступнее кажется мне Седа, тем больше она удаляется от меня. И мое желание не отстать, дотянуться до нее становится безудержным.

Седа тоже дышит неровной Мне вдруг чудится, что я слышу удары ее сердца. Тревожные, но мягкие.

Электричка снова останавливается.

Лес лыж движется к выходу.

Седа поднимается.

- Доехали,- говорит она.

Автобусы увозят нас со. станции в Цахкадзор.

Кругом только голубоватый искристый снег. Да ветер, спотыкаясь, несется по неровным полям.

Прежде чем научиться по-человечески стоять на лыжах, я,несколько раз падал. А Седа попала в свою стихию. И я восхищался ею.Я весь взмок. И про себя подумал, что отныне каждое воскресенье буду приезжать сюда, чтобы по-людски отдохнуть, так мне тут нравилось.