Читаем Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985 полностью

В конечном счёте такое решение соответствует их способу существования. Те сомнительные связи, в которые оказалось вовлечено или к которым вернулось большинство исключённых, те бесчестные (а иногда и предельно бесчестные) обязательства, под которыми оно подписалось, демонстрируют глубину того противоречия между нашими позициями, которое мы разом решили; а возможно, и то, как драгоценно единство наших позиций.

Мы вовсе не отрицаем, что превращаем личные конфликты во вражду, и даже, напротив, заявляем, что представления о человеческих отношениях, которые мы разделяем, обязывают нас так реагировать на личные конфликты, порождённые идейными расхождениями, но при этом непримиримые. Те, кто сдаётся, сами выносят себе приговор: нам не на что сердиться и не за что извиняться.

Леттризм насчитывает уже немало ушедших. Но несравнимо большее количество живых существ живут и умирают по всему миру, даже не столкнувшись с возможностью понять его и применить. В этом смысле каждый полностью ответственен за те таланты, которыми мог бы обладать. Так должны ли мы из сентиментальных соображений примиряться с теми, кто столь малодушно захотел на покой?

6.

На основании всего вышесказанного следует уяснить, что наше дело – это не литературная школа, не обновление выразительности, не модернизм. Это способ жизни, которому предстоит ещё много исследований и промежуточных выводов, но и сам он существует скорее только как промежуточный этап. Суть нашей задачи предписывает нам действовать коллективно, проявляя себя лишь изредка: мы ждём прихода многих людей и событий. Но наша сила также и в том, что мы ничего не ждём от массы уже знакомых действий, личностей, учреждений.

Нам нужно многому научиться, в том числе экспериментируя, по мере возможного, и в сфере архитектурных форм, и в сфере норм поведения. Но меньше всего мы стремимся наспех состряпать какое-нибудь учение: мы и близко не объяснили себе всего того, что необходимо, чтобы составить стройную систему на основе тех нововведений, которые кажутся нам достойными страсти.

Часто слышишь, как говорят – всё когда-то начиналось. А ещё говорят, что человечество ставит перед собой только разрешимые задачи.


Ги-Эрнест Дебор, Жиль Ж. Вольман

Введение в критику городской географии

Среди всего, чем нам волей или неволей приходится заниматься, отрывочные поиски нового образа жизни остаются единственным увлекательным занятием. Очевидно, при этом совершенно не вызывают интереса те эстетические и прочие дисциплины, чью неспособность служить этим целям так легко обнаружить. Значит необходимо наметить несколько новых областей для предварительных наблюдений. Одна из них – это наблюдение за рядом случайных и предсказуемых процессов на улицах города.

Само слово психогеография, предложенное неграмотным кабилом1, чтобы назвать совокупность явлений, интересовавших некоторых из нас на протяжении лета 1953 года, оказалось не таким уж и плохим. Оно не выходит за пределы материалистического подхода к обусловливающим жизнь факторам и объективного по своей сути мышления. География, например, изучает влияние глобальных природных факторов, таких как состав почвы или климат, на экономическую формацию конкретного общества, а значит и на представления о мире, которые оно может выработать. Психогеография ставит себе целью изучение точных законов и конкретных воздействий географической среды, вне зависимости от того, были ли они организованы сознательно или нет, непосредственно влияющих на эмоции и поведение индивидуумов. Прилагательное психогеографический, несущее в себе некую приятную неоднозначность, может, таким образом, быть использовано для описания полученных в ходе подобных исследований данных, а также последствий упомянутых выше воздействий на человеческие чувства, и даже в более широком смысле – для любой ситуации и любого поведения, в которых проявляется такой же дух открытия.

Пустыня монотеистична, это можно было сказать уже давно. Будет ли тогда нелогичным, или попросту безынтересным, заявление, что район Парижа между площадью Контрэскарп и улицей Арбалет тяготеет скорее к атеизму, к забвению и к состоянию, когда привычные реакции путаются между собой?2

Утилитарность надлежит рассматривать в исторической перспективе. В основу плана по благоустройству города, принятого во Вторую империю3, легла потребность всюду иметь пустые участки: для быстрого перемещения войск и чтобы можно было стрелять из артиллерии по восставшим. Но со всех других точек зрения, кроме полицейской, Париж Османа – это город, построенный идиотом, буйный и шумный, безо всякого смысла. Главная проблема, стоящая сегодня перед урбанизмом, – это правильная организация движения стремительно растущего числа автомобилей. И почему бы не представить, что будущий урбанизм возьмёт курс на такое строительство, которое, оставаясь утилитарным, будет максимально учитывать возможности психогеографии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Павел I
Павел I

Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники исторической литературы, в которых отражена биография нашей страны от самых ее истоков.Павел I, самый неоднозначный российский самодержец, фигура оклеветанная и трагическая, взошел на трон только в 42 года и царствовал всего пять лет. Его правление, бурное и яркое, стало важной вехой истории России. Магистр Мальтийского ордена, поклонник прусского императора Фридриха, он трагически погиб в результате заговора, в котором был замешан его сын. Одни называли Павла I тираном, самодуром и «увенчанным злодеем», другие же отмечали его обостренное чувство справедливости и величали «единственным романтиком на троне» и «русским Гамлетом». Каким же на самом деле был самый непредсказуемый российский император?

Казимир Феликсович Валишевский

История / Учебная и научная литература / Образование и наука
История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный
История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный

Обычно алхимия ассоциируется с изображениями колб, печей, лабораторий или корня мандрагоры. Но вселенная златодельческой иконографии гораздо шире: она богата символами и аллегориями, связанными с обычаями и религиями разных культур. Для того, чтобы увидеть в загадочных миниатюрах настоящий мир прошлого, мы совершим увлекательное путешествие по Древнему Китаю, таинственной Индии, отправимся в страну фараонов, к греческим мудрецам, арабским халифам и европейским еретикам, а также не обойдем вниманием современность. Из этой книги вы узнаете, как йога связана с великим деланием, зачем арабы ели мумии, почему алхимией интересовались Шекспир, Ньютон или Гёте и для чего в СССР добывали философский камень. Расшифровывая мистические изображения, символизирующие обретение алхимиками сверхспособностей, мы откроем для себя новое измерение мировой истории. Сергей Зотов — культурный антрополог, младший научный сотрудник библиотеки герцога Августа (Вольфенбюттель, Германия), аспирант Уорикского университета (Великобритания), лауреат премии «Просветитель» за бестселлер «Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии». 

Сергей О. Зотов , Сергей Олегович Зотов

Религиоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука