Единственной властью в Сорбонне была Генеральная ассамблея всех захвативших её. На первом заседании 14 мая она в некотором замешательстве избрала Комитет по оккупации из 15 членов, ежедневно ею переизбираемых. Лишь один из делегатов, член группировки Бешеные, базирующейся в Нантере и Париже, предложил программу: защита прямой демократии в Сорбонне, и как конечная цель – установление абсолютной власти Рабочих советов. На следующий день генеральная ассамблея целиком переизбрала свой Комитет по оккупации, который за это время ещё ничего не сумел сделать. На деле все возникшие в Сорбонне специализированные органы слушались указаний тайного так называемого «координационного» Комитета, состоящего из самопровозглашённых организаторов, придерживающихся крайне умеренных позиций и ни перед кем не отчитывающихся. Через час после переизбрания Комитета по оккупации один из этих «координаторов» попытался в частном порядке заявить о его роспуске. Раздавшийся во дворе Сорбонны всеобщий призыв к рядовым участникам поднял протестную волну, заставившую манипулятора отречься от своих слов. На следующий день, в четверг 16 мая, тринадцать членов Комитета по оккупации исчезли, и оставшиеся двое товарищей, в числе которых тот самый член группы Бешеные, оказались единственными, кто по праву представлял власть Генеральной ассамблеи, а между тем время требовало немедленных решений: демократия в Сорбонне сплошь и рядом превращалась в карикатуру, а снаружи непрестанно увеличивалось количество захваченных заводов. Комитет по оккупации собрал вокруг себя всех, кого мог собрать из захватчиков, верных делу поддержания демократии, и в 15 часов призвал к «Немедленной оккупации всех заводов Франции и созданию Рабочих советов»3
. Чтобы распространить его, Комитету нужно было параллельно восстановить демократическое управление Сорбонной. Ему требовалось захватить или заново создать одновременно всё, что,Ночью, когда тысячи товарищей были в Бийанкуре, неизвестные созвали импровизированную Генеральную ассамблею, которая закончилась сама собой, когда узнавший о её проведении Комитет по оккупации отправил двух делегатов, чтобы указать на её нелегитимный характер.
В пятницу, 17‑го мая, в два часа дня на уже настоящем заседании ассамблеи трибуна в течение долгого времени была заблокирована самопровозглашённой службой порядка, составленной из числа активистов FER5
, а в довершение в 17 часов пришлось прервать заседание для второго похода на Бийанкур.Позже вечером, в 21 час, Комитет по оккупации смог наконец‑то отчитаться о своей деятельности. Но он никак не мог добиться ни обсуждения, ни вынесения на голосование предпринятых им действий, в частности, призыва к захвату заводов – ассамблея, не желая брать на себя ответственность, не стала ни дезавуировать его, ни ратифицировать. Ввиду такой апатии Комитету ничего не оставалось, кроме как сложить полномочия. Затем ассамблея явила всё своё слабоволие, не сумев помешать вновь захватить трибуну отрядам активистов FER, чей путч, очевидно, был направлен против временного союза бюрократов из JCR и UNEF6
. Сторонники прямой демократии посчитали, что им больше нечего делать в Сорбонне, о чём они тут же и заявили.Ровно тогда, когда заводы стали подхватывать пример оккупации, она провалилась в Сорбонне. Особенно усугубляет дело то, что бюрократы, с которыми приходится сталкиваться рабочим, куда крепче студентов-дилетантов или гошистов. Вдобавок бюрократы-гошисты, заигрывая с Всеобщей конфедерацией труда, чтобы добиться хотя бы минимального признания, отделили студентов от рабочих под абстрактным предлогом, что «не им их учить». На самом же деле студенты уже преподали рабочим урок: самим захватом Сорбонны и созданием, пусть и на краткий момент, площадки для действительно демократической дискуссии. Все бюрократы демагогически твердят нам о главенстве рабочего класса, чтобы скрыть, что его держат в цепях, и в первую очередь – они сами (прямо сейчас или в собственных мечтаниях, в зависимости от названия их организации). Они противопоставляют «празднику» в Сорбонне то, как они лгут с серьёзным видом, хотя единственно серьёзная вещь происходила именно среди этого праздника: радикальная критика господствующих условий жизни.