Сююмбика

– Здесь не меньше пяти тысяч жителей, – с важным видом сообщила Хабира. – Да будет известно госпоже: в ауле есть даже суфийская[29] школа. В ней преподаёт сам наместник суфиев всего Казанского ханства, последователь Ахмеда Ясави – благочестивый шейх Ахунд Шаам, сын Иштеряка.

Сююмбика даже глаза вытаращила на всезнающую служанку. О суфиях она впервые услышала в детстве, когда в одну из особо суровых зим странствующие последователи учения зимовали в Сарайчике. Но из всего, что ей когда-то говорил о суфийском учении старенький мударрис[30], запомнилось одно: её могущественный предок Идегей, согласно генеалогии, составленной по приказу его сына Нуратдина, являлся потомком почтенного хаджи Ахмеда Ясави. А этот хаджи особо почитался и у суфиев, и у всех правоверных как святой ислама. Об этом с важным видом и заявила малика заносчивой Хабире. Но старшая служанка снисходительно усмехнулась и не удосужилась произнести почтительных слов в ответ.

А Сююмбика вдруг испугалась: начни Хабира выспрашивать у неё все подробности происхождения Идегея или другие не менее важные вещи, и тогда она предстанет во всём своём невежестве. От хорошего настроения и следа не осталось. Малика снова нахмурилась, но радостный гул голосов и восторженные здравицы в её честь, проникавшие сквозь кожаные стенки кибитки, разгладили складку на девичьем лбу.

Спустя час Сююмбика и забыла эти неприятные мысли, так её захватила атмосфера народного гуляния, царившая в ауле. Это было первое крупное поселение ханства, где открыто и радостно встречали невесту правителя.

Уже ближе к ночи Солтан-бек незаметно удалился с пышного пира, он отправился к яму[31], находившемуся на окраине аула. Этот ям, как большинство других в государстве, имел вид караван-сарая, только в доме с комнатами для ночлега и обширной конюшней останавливались не купцы со своими караванами, а государственные служащие самого повелителя. Чаще всего через ямы проезжали гонцы с посланиями высокопоставленных особ, дипломатические посольства и налоговые сборщики. Здесь их всегда ожидала удобная постель, сытная еда и отдохнувшие лошади. Начальником яма, или ямчи оказался пожилой, но ещё крепкий казак с ярко окрашенной хной бородкой. Казак когда-то служил сотником в войсках повелителя, но после тяжёлого ранения его пристроили к иной службе. Он прожил здесь девять лет и в своём деле являлся виртуозом. Ни один гонец не мог пожаловаться, что по вине начальника яма задержалось срочное сообщение в пути, и ни одно посольство, державшее путь в Ногаи и дальше, не могло посетовать на неудобства.

Вот и сегодня слуги яма с особым усердием готовили комнаты для приёма казанских вельмож и самого Солтан-бека. Хозяину аула оказали высокую честь принять у себя ханскую невесту с её прислугой и ногайской гвардией; остальным же сопровождающим, согласно повинности постоя[32], предоставили ночлег жители аула. Ямчи доложил беку об исполнении своих обязанностей без суеты, с достоинством, сохранившимся ещё со времён службы в ханском войске. Солтан-бек, выслушав его, кивнул головой и передал послание для отправки повелителю. Чиновник принял свиток с почтением, поклонился, но должных слов произнести не успел, – на пороге появился тамгачи[33] Садак-ага. Он кинулся к сиятельному беку поцеловать руку и тут же рассыпался в цветистых приветствиях:

– Мой господин, да продлит Всевышний ваши годы, да сделает он сладостной и полной утех вашу жизнь, да наполнит он доверху вашу казну…

Таможенный чиновник приходился дальним родственником матери бека и в своё время по ходатайству могущественного вельможи устроился на это доходное место. В ауле Ия располагался важный таможенный пост, через который проходили богатые торговые караваны. Садак-ага был главным тамгачи на этом посту. По подобострастному выражению лица родственника Солтан-бек угадал: будет о чём-нибудь просить или жаловаться, а просьбы и жалобы последуют сразу следом за лебезящими речами.

– Что ты хотел, Садак-ага? – нетерпеливо перебил его Солтан-бек, поглядывая на ожидавшего дальнейших приказаний начальника яма.

– Мой господин, воры, кругом воры! На днях тамгачи Актирек пропустил ногайский табун в десять тысяч голов на продажу, а пошлину взял как за пять тысяч. За обман купцы дали хорошую мзду.

– Кто может это засвидетельствовать?

– Работник Акчуак – верный человек.

Ямчи, невольно ставший свидетелем доноса, фыркнул, Солтан-бек хоть и сделал вид, что этого не заметил, но догадался: «Садак крутит, и свидетель его, похоже, подставной». А вслух произнёс:

– Что же ты предлагаешь, ага?

У лоснящегося от жира тамгачи круглое, блестящее лицо расплылось в заискивающей гримасе:

– Тамгачи Актирека следовало бы отправить в Казань и засадить в зиндан как взяточника и казнокрада. А на его место есть верный человек, он – мой младший брат, родственник вашей покойной матери. Да пусть бесконечно славится её имя в садах Аллаха, где она сейчас пребывает!