– Вы-ы-держишь, куда ты денешься! Вот сейчас позвоним Полине, соберёмся втроём, выпьем твоего заморского шампанского, ещё чего покрепче да повкусней из наших собственных припасов. Попоём наши старые песни. Помнишь, как пели мы иногда втроём, когда ни Полинка, ни я, уверенные каждая про себя (ой, глупышки-и!..), что именно она для тебя одна-разъединственная, ни сном, ни духом не ведали, что развлекался ты, свинтус, оказывается, втихую с нами обеими поочерёдно? И друг дружке свою любовную близость с тобой не выбалтывали, до-о-лго хранили, дурочки, втайне как святое. Да и сглазить боялись. Ну что, Вова, звонить Полине?
– Сам Бог велел… – обречённо в душе, а внешне с энтузиазмом, насколько мог бодро произнёс он, украдкой разминая левую сторону груди, где всё назойливее жгло изнутри неумолимо разгорающимся огнём.
***
– Вовка!.. – точно так же, как и час назад Лиза, охнула Полина, открывая на звонок дверь своей квартиры. И так же, как у той стопка тарелок, вывалилось из рук Полины всё, что в них было.
– Полинка… – выдохнул Вован. – Всё такая же красивая!
– Да уж… вашими, мужики, молитвами… Ох, какие цветы! Спасибо. Пораньше бы только немного, лет этак на двадцать, цены бы тебе, Вовочка, не было.
– Не береди душу. И так тяжело.
– Что, Лизонька уже рассказала о следах твоих незаметённых в этом городе?
– Немного.
– Что ж, тогда присаживайтесь, сударь, да поближе к столу. В ногах правды нет. Ну, и выпить за встречу не помешало бы. А пока мы с Лизкой на стол соберём из твоих деликатесов и нашей домашней закусочки, глянь вот фотоальбомчик, чтоб не скучать.
Вован с опаской, как от ядовитой змеи, отодвинулся от альбома. Какой-то непонятный незваный страх мешал ему заглянуть внутрь.
– Спасибо, вечер большой, ещё насмотрюсь на фотокарточки. Мне бы на вас в натуре наглядеться досыта, недоласканных, да после такой-то разлуки.
– А кто тебе мешал, сердечный ты наш? Мог все эти годы без отрыва лицезреть что одну, что другую, – едко усмехнулась Полина и с трудом, ломая язык, выговорила:
– В натуре самой наи-на-ту-раль-ней-шей.
– Да во всех ракурсах, в любом виде! – поддержала подругу ещё более, как показалось Вовану, ядовитым смешком Лиза.
В ходе ужина Вовану час от часу становилось хуже. Пот заливал лицо, тело начинало немилосердно чесаться, как бывало с ним в моменты особого душевного волнения.
Сначала слегка, а затем уже поосновательнее захмелев, попытались
втроём хором попеть «старые песни о главном», любимые ими когда-то. Не получилось.
– Вов, да не переживай ты так, – увещевали его подруги. – Что было, то прошло и быльём поросло. Забудь. Всё в порядке. И у нас, и у дочерей.
– Лиз, Полин, а может, позволите мне принять посильное участие в судьбе дочек? А что, деньги, связи у меня есть. Обеспечу всем по высшему разряду.
– Ладно, остынь. Обойдёмся, как обходились до этого столько лет.
– Кстати, Лиз, Полин, а где они, ваши девчата? Хоть познакомите? Или… дозвольте хотя бы со стороны глянуть.
– Так вон же альбом! Чего смотреть-то не стал? А девчонки собирались сегодня куда-то на дискотеку допоздна. Если не до утра опять. Все выходные где-то в студенческом общежитии у своих прогостили, будто и дом для них уже вместе с матерями не существует. Эх, молодёжь пошла… Хотя, если так уж хочешь, давай попробуем позвать сюда. Мобильные телефоны мы им обеим справили недавно, всё как у людей. Звонить?
– Давайте.
И тут же, как по заказу, раздался входящий телефонный звонок.
– Ну вот, кажется, на ловца и зверюшки бегут, – хмыкнула, приложив трубку к уху, Полина и строго скомандовала:
– Никаких «до утречков», и так уже какие сутки веселитесь неизвестно где и с кем! Ладно-ладно, верим… Да, тётя Лиза у меня. И ещё кое-кто… А вот это пока секрет. Сюрприз, так сказать. Неожиданный и интересный. Увидите, познакомитесь – о-бал-деете! В общем, дуйте и та, и другая сюда, и никаких гвоздей! Всё.
Вован подобрался. Предстояло не самое простое в его жизни знакомство. Вышел в прихожую к большому зеркалу. Осмотрелся. Зашёл в ванную, ополоснул горящее лицо холодной водой. В груди жгло сильнее и сильнее. Он не мог точно понять, отчего его всего так корёжило и трясло: или просто от волнения перед первой встречей с собственными кровными детьми, о которых столько лет ничего не знал, или же от неотвратимости чего-то страшного. Ведь страх, граничащий с ужасом, он ощущал явнее явного. Но перед чем? Или перед кем?
В ногах ослабло настолько, что пришлось присесть на край ванны.
– Вова, тебе плохо? – в проёме приоткрытой двери появились взволнованные, почему-то расплывающиеся как в густом мареве лица обеих женщин. – Может, «скорую» вызвать?
– Не вздумайте! Давайте-ка, я приму контрастный душ, и всё пройдёт.
– Правильно! – согласилась Полина. – Вот тебе свежее полотенчико. И можешь воспользоваться, если не постесняешься, моим, тоже свежим, халатиком. – А я пойду-ка, звякну девахам, чтобы чуток ещё погуляли, пока ты наведёшь над собой полный марафет. Ведь папу своего дочери должны, хотя бы для первого раза, увидеть в наилучшем его облике, парадном.