Сюрприз для отца-одиночки (ЛП)

Появляются неясные очертания. Они расплывчаты и неопределенны, но я стараюсь сосредоточиться на них. По мере того, как я концентрируюсь, яркость становится менее интенсивной, а фигуры становятся более четкими. Я могу различить их очертания. Я начинаю различать детали. Эмили. Наоми.

Наоми плачет. Эмили улыбается.

Я пытаюсь заговорить, но в горле у меня словно гравий.

— Хорошо, — говорит доктор. — А теперь отойдите.

Они оттаскивают Эмили и Наоми прочь, и меня окружают медсестры и врачи. Я засыпаю прежде, чем они заканчивают со мной, но на этот раз это обычный сон, а не то оцепенение, что было раньше.

В следующий раз, когда я просыпаюсь, я остаюсь наедине с Наоми и Эмили. Свет приглушен, и Наоми сидит в кресле, склонив шею под неудобным углом.

Эмили спит на каком-то раскладном матрасе, натянув одеяло до подбородка.

Я ненавижу будить их обоих, но мне нужно удостовериться, что это реально. Что мне это не снится. Это кажется реальным, но я все еще в чертовском замешательстве.

— Наоми, — хриплю я, все еще чувствуя боль в горле.

Она слегка шевелится, но не просыпается. Я начинаю двигаться, чтобы встать, но потом понимаю, что у меня полно капельниц, и ко мне приклеены десятки разных трубок, проводов и прочего. Я чувствую, как они все натягиваются, когда я двигаюсь.

— Наоми, — шиплю я, на этот раз громче.

Она резко просыпается.

— Тео, — она встает и хватает меня за руку.

— Где я? — спрашиваю я, — Ладно, глупый вопрос. Больница. Почему я здесь?

— Я должна вызвать врача, — говорит она.

Я сильнее сжимаю ее запястье.

— Нет, сначала скажи мне. Прежде чем они снова вытолкают тебя из комнаты.

— Ты не помнишь, как прыгнул под лед? — спрашивает она.

Лед? Какой еще лед? Я отрицательно качаю головой.

— Ты... прыгнул под лед. Они сказали, что холод — это единственное, что тебя спасло. Ты слишком долго не дышал, но холод замедлил все настолько, что не случилось никакого повреждения мозга.

— Какого черта я поперся туда? — спрашиваю я.

Наоми снова смотрит на Эмили.

— Ты спас ее.

Меня пронзает вспышка воспоминаний. Это не совсем полноценное воспоминание о том, что произошло. Даже не картинка того момента, а лишь смутное воспоминание о чувстве, что моя маленькая девочка умрет, если я ничего не сделаю.

— Она... — спрашиваю я, но Наоми перебивает меня.

— С ней все в порядке, — говорит Наоми. — Ты вытащил ее первой. Через день она снова была на ногах.

— Как долго я был в отключке? — спрашиваю я.

— Четыре дня, — говорит Наоми, и ее глаза начинают слезиться. По ее лицу текут слезы.

— Ты думала, что я не проснусь? — интересуюсь я.

Теперь она начинает рыдать и падает на кровать рядом со мной, прижимаясь лицом к моему обнаженному плечу. Я протягиваю руку, несмотря на провода и капельницы, и обнимаю ее.

— Ваши голоса вернули меня обратно, — шепчу я. — Не знаю, смог бы я выкарабкаться, не услышав оба ваших голоса.

— Тео, — говорит она. — Я сказала всем, что я твоя жена.

Мои глаза расширяются.

— Дерьмо. Мы поженились? Я даже не помню нашу чертову свадьбу?

Ее рот приоткрывается, а потом она смеется.

— Нет, мы этого не сделали, но они не впустили бы меня, если бы мы не были семьей.

— О, — говорю я. Затем я встречаюсь с ней взглядом. — Наоми, мы уже семья. И мы поженимся, как только я выйду отсюда.

— Это что, предложение? — спрашивает она.

Я улыбаюсь.

— Ты не можешь сказать «нет».

— В любом случае ответ да... да, да, миллион раз да, — смеется она.

— Наоми, — говорю я. — Прежде чем ты скажешь «да» официально... Я должен рассказать тебе о маме Эмили.

— Я думала, ты не хочешь говорить об этом, — говорит она, нахмурившись.

— Вообще-то нет, — говорю я, — но я должен рассказать тебе, что произошло.

Шепотом, чтобы не разбудить Эмили, я рассказываю свою историю.

— У меня никогда не получалось остепениться. Это было не в моем стиле. Только Эмили заставила меня взяться за ум. Дело в том, что я не знал, что у меня есть дочь, пока ей не исполнился год.

— Как это ты не знал? — спрашивает Наоми.

— Как я уже сказал, я не очень стремился остепениться. А мама Эмили была... просто девушкой, с которой я встречался. В какой-то момент она сказала мне, что мне нужно меньше работать, иначе она меня бросит. Я сказал ей, что не собираюсь работать меньше. И она ушла от меня.

— Она... как ты думаешь, она знала, что беременна?

Я киваю.

— Думаю, что знала. Она не хотела винить меня в этом, она просто хотела посмотреть, пойду ли я на какую-нибудь жертву ради нее и ребенка. Когда я не смог сделать нечто такое малое, как меньше работать и больше проводить времени с ней, она меня бросила.

— А где она сейчас? — спрашивает Наоми.

— Она погибла в автокатастрофе, когда ехала забирать Эмили из детского сада. Ее родители были вне игры, так что она растила Эмили одна. Не думаю, что она когда-нибудь собиралась мне рассказать. Мне сказали в полиции. Либо я возьму на себя роль отца, либо она попадет в приемную семью. Выбора не было. Я забрал ее прямо тогда, бросил свою работу и переехал в горы.

— Это грустная история, — говорит Наоми, ее глаза все еще красные от слез.