Сюрприз под медным тазом

Саша взял заинтересовавшую его фотографию. Что тут на ней написано? Геленджик, 1983 год. Значит, Славке в ту пору было всего три года. Он ведь всегда говорил, что родился в год Олимпиады. Фотография явно сделана профессиональным фотографом из тех, кто зарабатывает на снимках туристов. На фотографии вид города, порхают чайки, а на деревьях, которые виднеются за спиной тети Маши, лежит снег. И что делает тетя Маша в такое время у моря? Там же зимой совсем невесело. Да и вид у женщины отнюдь не радостный.

– Что ты тут смотришь?

Саша от неожиданности выронил из рук фотографию, и она, мягко спланировав на пол, улетела куда-то под стол. Саша полез ее доставать. Заодно уж и смущение свое скрыть и досаду. Все-таки застукал его Славка за разглядыванием чужих вещей. Пусть это и всего лишь фотография, пусть и на виду стояла, а все равно неприятно. И как это Славке удается так неслышно подкрадываться сзади? Вроде бы тяжелый, словно медведь, а ступает легко.

– Что там такое? Зачем ты под стол полез?

Славка переминался с ноги на ногу и уходить не собирался, а Саша неожиданно застрял под столом. И вовсе не забившаяся в дальний угол фотография стала тому причиной. Нет, под столом Саша увидел нечто еще более интересное. Там стоял кожаный рюкзачок наподобие короба. Он был так плотно набит, что его буквально распирало в разные стороны. Крышка и та не могла закрыться до конца, и вот в образовавшуюся щель между крышкой и коробом выглядывали разноцветные бумажки. Что же там может лежать? Саша не удержался, откинул крышку и буквально обомлел.

Ничего себе! Вот что хотелось ему крикнуть больше всего. Но кричать он не мог, горло перехватило. И неудивительно, ведь в коробе лежали не фантики, не цветные бумажки, как сначала подумал Саша. Там лежали пачки денег. Плотно перехваченные это были даже не рубли, а евро. Сотни и тысячи бумажек по десять, пятьдесят и даже по сто евро.

Сколько же тут может быть денег? Страшно даже себе представить! А что там на дне? Саша с удовольствием бы посмотрел, но, увы, сзади топтался Славка, который настойчиво требовал вылезать назад. Саша лишь успел прикрыть короб, схватил фотографию и выбрался наружу.

– Вот! Упала!

Славка смотрел с подозрением. Но затем фотография отвлекла его внимание. Славка бережно взял ее, разгладил уголки и вернул на прежнее место у зеркала.

– Это же вы с мамой?

– Да.

– А где папа?

– Папа к этому времени уже умер. Видишь, мы с мамой оба в трауре.

На тете Маше и впрямь было надето черное пальто и черная шляпка. Славка тоже был одет во что-то темное. Но так как фотография была черно-белой, то Саша не придал этому особого значения.

– А по кому траур? Чей папа умер?

– Мой.

Саша с недоумением посмотрел на Славу. О чем он говорит?

– Дядя Толя – не родной мой отец, – пояснил Слава. – Он мой отчим. Ты что, не знал этого?

Саша покачал головой.

– Никто мне не говорил.

– Ну, родители это особо не афишировали, но старшие в семье, конечно, знали, что я неродной вам. Мне ведь уже три года было, когда мы с мамой в Ленинград переехали. Фотография эта сделана незадолго до того, как мы уехали.

– А родился ты на юге?

– Ну да. Дядя Толя летом приехал отдыхать в наш город, в гостинице ему показалось дорого, и он снял у мамы комнату. Они полюбили друг друга, и дядя Толя сделал ей предложение. Мама еще какое-то время колебалась, а потом зимой под Новый год собрала вещи, и мы переехали сюда. Конечно, все в семье знали, что я – сирота, а дядя Толя меня усыновил.

– Я не знал.

– Ты поздней родился, к этому времени все уже и забыли, что я им чужой. Но зашел бы разговор, так сказали бы. Никакой тайны в этом нет. И от меня родители никогда не скрывали, что Валерка им обоим родной, а я – только маме.

Хорошо, хотелось сказать Саше, допустим, в этом тайны и нет. А в тех деньгах, которые спрятаны под столом твоей мамы в кожаном коробе? Сколько там сотен тысяч евро? Или даже миллион? Откуда такие деньжищи?

А Славка, ударившись в воспоминания, не мог теперь остановиться.

– От моего родного отца в наследство маме достался дом у моря. Не знаю, сколько в нем было комнат, но мне он казался страшно огромным. Помню, там была широкая лестница на второй этаж с каменными ступенями, которые были покрыты ковровой дорожкой. И мама еще грустила, что по этому ковру теперь ходят чужие люди, которые совсем не ценят того, что было накоплено моим отцом и оставлено нам с мамой.

– А кто был твой отец?

– Он был директором.

– Директором чего? Рынка? Магазина? Базы?

– Да… Наверное, рынка.

Прибыльное дельце, особенно в советские годы и в таком щедром приморском крае. Неудивительно, что директор рынка смог отстроить себе и своей жене-красавице большой двухэтажный дом.

– И еще у нас был сад, – продолжал вспоминать Славка. – В нем рос инжир, его я особенно любил. Но были и персики, и виноград, и груши с черешней. Мама нанимала специальных работников, которые собирали фрукты и уносили их на рынок. А в саду стояли маленькие бытовки, туда мама тоже пускала постояльцев, но победнее, и там можно было уже селиться с детьми.

– И ты все это так хорошо помнишь?