Сюрприз в рыжем портфеле

Ах, дорогой читатель! Не заблуждайтесь! Дайте автору этих строк тысячу штатных единиц. Дайте фонд зарплаты и дом в пять-шесть этажей, и я организую учреждение, которое ничем не будет ведать, ни за что не отвечать — и тем не менее в нем будет кипеть дьявольская, титаническая работа.

Как это сделать? А очень просто. Скажите, для того чтобы возглавить такой аппарат, начальство нужно? Вне сомнений! А секретарши? А бухгалтерия, чтобы зарплату платить и алименты своевременно удерживать? А отдел кадров, чтобы случайные проходимцы в это учреждение не проникли?

Итак, человек сто уже занято. Но ведь это только начало. Можно ли обойтись, например, без хозяйственного отдела? Нельзя. Кто должен отделать под орех директорский кабинет? Кто будет беспрестанно менять внутреннюю планировку комнат — ломать стенки и пробивать новые двери? Ведь во всяком порядочном учреждении эта работа идет круглый год.

Нет, лишних штатных единиц вы здесь не найдете. Скажите, является ли, например, штатным излишеством комендант здания — батька всех вахтеров и лицо, ответственное за противопожарные мероприятия?

Без многочисленного машинописного бюро тоже полный зарез: между отделами завяжется переписка, появятся входящие и исходящие, потребуется снимать копии, печатать проекты новых штатных расписаний. До шести вечера машинистки, конечно, никак не управятся с перепиской всех бумаг. Придется их задерживать, платить сверхурочные.

Телефонисткам на коммутаторе — тоже. Раз сотрудники остаются после рабочего дня, узел связи должен действовать. Посмотрите: мелочь вроде — узел связи, а на тысячу человек хотя бы пятьсот телефонных номеров надо? Надо. Сколько же тогда потребуется иметь телефонисток? А мастеров по ремонту аппаратов? Ведь сотрудники, особенно начальники отделов, — люди нервные и, поговорив с нижестоящими, любят бросить трубку на рычаг.

Несколько слов о месткоме. Прежде всего, возглавлять его должен освобожденный работник и, желательно, не один. Иначе со своими задачами он не справится. Иначе местком не сможет оперативно рассмотреть многочисленные конфликты с администрацией, организовать экскурсии и массовки, создать бесплатные курсы английского языка и лыжную базу, обеспечить сотрудников учреждения театральными билетами и осуществить бдительный контроль за работой кассы взаимопомощи.

Говорят, что общественной работой следует заниматься во внеурочное время. Но так только говорят. Во внеурочное время все нужные учреждения уже закрыты, а в театральную кассу активист культсектора должен вообще ехать с утра, пока не расхватали хорошие билеты.

Общественные институты будут отрывать от работы массу людей, посылая их на разные задания, а иногда — даже сказать страшно! — на двухнедельные семинары. Нет, тысячи человек мало, дайте две! Для учреждения, которое практически ничем не занимается, тысяча человек — просто мизерный штат.

А вы говорите УКСУС! Разве там не работают? Посмотрите на часы. Сейчас уже десять вечера, то есть двадцать два часа. А в УКСУСе все еще хлопают двери, заливаются телефонные звонки.

— Москва? Алло! Это Москва? Квартиру товарища Козловского… Товарищ Козловский, эхо из Лесогорска. У трудящихся есть пожелания, чтобы вы в порядке шефства…

— Почему отключили Москву? Дайте Академию наук! Что? Кончила работать? Ну какой-нибудь дежурный там есть? Выясните телефон космонавта Гагарина, нужно организовать от него телеграмму…

— Каунас? Алло! От Ферзухина говорят. Как у вас там насчет голубеньких стульчиков? Да, деньги перечислены.

А в дымной комнате отдела координации все еще заседает юбилейная комиссия.

Сейчас держит речь Свинцовский:

— Самое главное… э-э-э… обеспечить успех юбилейного собрания. Чтобы солидно все было: когда надо — «Ура!», и аплодисменты чтобы не запаздывали.

— Ну, всякое там «ура», аплодисменты — это уж сама публика, — устало бурчит Ферзухин. — Так сказать, волеизъявление чувств…

— Ха-ха! — смеется металлическим смехом Свинцовский. — Волеизъявление, оно, конечно, понятно. Но на самотек пускать нельзя. Отдайте мне весь шестой ряд, и я там посажу участников самодеятельности. Будьте здоровы, срепетируют и прокричат!..

— Свинцовский, вы — режиссер! — умиляется Гречишникова.

— Прирожденный, — подтверждает Ромашкин. — Станиславский и Немирович вместе взятые.

— Товарищи, к порядку! — призывает Чарушин. — Вернемся к премиям. Итак, двадцать часов, тридцать сервизов, сорок подстаканников, остальное — грамоты. Уборщицам и курьерам — деньги. По десятке.

— А как же быть с товарищем Груздевым? — задает вопрос Гречишникова. — Его администрация не может отметить: он сам администрация. И местком не может: он выше месткома. Складчину устроить? Неудобно.

Чарушин озабоченно теребит марлевую наклейку на щеке.

— Товарищу Груздеву — орден… э-э-э… Раз юбилей положен, то и орден положен.

— А если не дадут? Я думаю, что мы со своей стороны что-то должны предусмотреть. Подчеркнуть уважение к человеку, который ведет наш УКСУС…

— Стойте, Ксения Петровна! — неожиданно восклицает Ферзухин. — Есть мысль.