Это не совсем так. Птицы, пикируя, действительно входили в воду как снаряды, но как только скорость их уменьшалась, они плыли, используя крылья как весла. Под водой они гребли двумя крылами, взмахивая ими, точно так же, как в воздухе. Маневренность полета под водой удивительна: пройдя несколько метров после нырка они меняли направление, поднимались и опускались, вертелись и крутили сальто с законченной элегантностью, пока не обнаруживали добычу. Отыскав ее, птицы не протыкали ее, а, зажав в клюве, выныривали на поверхность и, резко откинув голову назад, пропускали пищу в горло. Они стремились протолкнуть ее возможно ниже, к зобу. Птицы знали, что, пока они на воде, никто не осмелится к ним подступиться, но в воздухе на них обрушится эскадрилья ненасытных фрегатов, которые не остановятся и перед тем, чтобы покопаться в их горле и вырвать добычу.
Подобным спектаклем нельзя пресытиться. Олуши и пеликаны как серебристые дротики пронизывая воду, оставляли за собой пенящийся шлейф. Их оперение мгновенно покрывалось мириадами воздушных пузырьков, и они представали в сверкающем одеянии. Некоторые птицы ныряли на глубину до 8 м и оставались под водой добрых полминуты, а то и больше.
Они не только гребли крыльями; при ближайшем рассмотрении оказалось, что птицы передвигали под водой перепончатыми лапами, будто шли по твердой земле.
Интересно было бы разобраться, почему птицы столь хорошо видят в воде — среде, отличающейся от воздуха рефракционными свойствами. Привлекательное объяснение (которое мы не могли проверить) заключается в том, что под водой они используют третье веко — мигательную перепонку, имеющуюся у всех птиц, которая, натягиваясь на глаз, увеличивает фокусное расстояние и обеспечивает четкость изображения на сетчатке.
Меж тем олуши и бурые пеликаны подобно снарядам продолжали бомбить наш плацдарм… Моя галльская храбрость не справилась с опасением, что какая-нибудь из них может врезаться мне в голову. Но скоро я убедился, что птицы видят, что делают.
Это, впрочем, не помешало одной синелапой олуше, направившей ко мне подводный полет, принять мой палец за рыбу и сильно ущипнуть его мощным клювом. Она пыталась его проглотить! В первый момент я был удивлен и чуть не рассмеялся. Однако, поднявшись на шхуну, я убедился, что рана серьезная…
Птицы одна за другой демонстрировали перед нами восхитительную технику ныряния, но действия олушей и пеликанов под водой несколько различались.
Олуши, обнаружив живую мишень, жадно набрасывались на нее и зажимали клювом. Я имел возможность убедиться в силе их щипка! Пеликаны, коснувшись добычи кончиком клюва, сразу раскрывали его, и рыба попадала в раздувшийся мешок; птица закрывала клюв и поднимала голову, как наполненный сачок.
Долгое время считалось, что пеликаны отправляют пойманную рыбу в мешок своего мощного клюва. Это не так. Они проглатывают рыбу тотчас, лишь только настигают ее; если добыча предназначается для выводка, то в гнезде они срыгивают ее. Это не предохраняет пеликанов от необходимости платить иногда дань фрегатам: те умеют заставить свою жертву открыть рот, чтобы покопаться у нее в горле… Даже чайкам иногда удается грабить пеликанов. Как-то одна из них на наших глазах выхватила рыбу из клюва пеликана, когда он, задрав голову, намеревался отправить ее в зоб.
Впечатляющий балет под водой и в воздухе, в котором солировали ныряющие птицы и их прирожденные грабители, длился много минут. В прозрачной воде, в переливах света, столь же мимолетных, сколь незабываемых, олуши и пеликаны показали нам сотни виртуозных прыжков и тысячи изящных арабесок. Мы присутствовали на этом блестящем банкете одновременно в качестве организаторов и зрителей. Когда я поднялся на борт шлюпа, то окровавленный палец напомнил мне о хватке олуши, но я и на королевство не променял бы впечатлений, связанных со всеми деталями этого праздника.