Потрясённая , я подняла на Талейрана глаза.
–– Клавьер был английским шпионом?
–– Я не удивлюсь, если он и сейчас им остается. Имея близкие с ним отношения, вы должны знать, что и мрамор, и золото, и кофе, на которых он богатеет, ему привозят из Вест-Индии, а Вест-Индия, друг мой, – это, увы, вотчина Англии… Клавьер вынужден дружить с этой страной, и я хорошо его понимаю.
–– И если… если о его связях с Англией станет известно… Господин де Талейран, да при нынешних намерениях Бонапарта воевать с Англией Клавьера приговорили бы к вечной каторге!
–– Да, но ведь мы не будем столь кровожадны, правда? Зачем уничтожать человека, если можно просто держать его в руках и иногда пользоваться его влиянием.
–– Вы хитры. И на многих людей у вас есть такие досье?
–– На многих. Когда я был в эмиграции в Англии и Америке, я не терял времени даром. Думаю, вы понимаете, что всё это должно остаться между нами.
–– Господин де Талейран, – сказала я искренне, – вы можете быть уверены, что у вас нет лучшего друга, чем я. Я, конечно, влияния в политике не имею, но…
–– Да будь она проклята, эта политика! – сказал он, улыбнувшись одними глазами. – Я люблю поговорить откровенно, но не всегда имею такую возможность. Вы, друг мой, для меня просто как глоток свежего воздуха. Я не слишком патетичен, э?
Я покачала головой, снова и снова перечитывая письмо. И мне вдруг стало ясно, что я ведь и раньше могла догадаться, что Клавьер имеет какие-то связи с английской разведкой. Достаточно вспомнить замок Шато-Гонтье и разговор между Флорой и Лескюром, подслушанный мною. «За то, что Рене делает для Англии, во вред Республике, любой король возвёл бы его в герцоги!» – сказала Флора. «Кузина, – ответил Лескюр, – вы сами хорошо знаете, что он делает это не за так. За его услуги Англия позволяет его кораблям проходить сквозь блокаду…» Да-да, именно так он и сказал.
Радость – бурная, безумная – охватила меня. Я готова была заплакать и засмеяться одновременно; мне ужасно захотелось расцеловать Талейрана в обе щеки, но стеснительность удержала меня. Впрочем, глаза у меня сияли так, что министр и без поцелуев всё понял.
–– Господин де Талейран, вы возвращаете меня к жизни!
–– Гм… По крайней мере, я могу сказать, что сделал в своей жизни хоть одно доброе дело.
–– Здесь нет подписи, – сказала я, разглядывая письмо.
–– А она и не нужна. Он и без того поймёт. Впрочем…
Он забрал у меня письмо, вложил его в конверт и запечатал.
–– Впрочем, мы украсим его министерской печатью, и это придаст нашему шантажу более респектабельный вид.
–– А вы не боитесь, что это письмо может повредить вам самому? Вы тут пишете об «общих проанглийских симпатиях»…
Насмешливо качая головой, министр произнёс:
–– Выбросьте это из головы. Я знаю людей. Господин Клавьер – человек дела. И когда он прочтёт эти строки, то первым делом бросится предавать их огню. Так что я никаким образом не пострадаю. Впрочем, мне приятно, что вы вспомнили обо мне.
Он позвонил. Явившийся на зов камердинер получил приказ подавать к крыльцу карету.
–– Я сейчас еду на службу, сударыня. Вы побудете здесь после моего отъезда, я пришлю вам свою карету. В ней вы беспрепятственно проедете через заставу в Париж. Кстати, это письмо… Каким образом мы доведём его до сведения Клавьера? Мне послать человека?
– Нет! – воскликнула я вскакивая. – Нет, ни в коем случае!
–– Что же вы предлагаете?