Сюзанна, с тобой всё в порядке?

Ещё Марина вспомнила, как они втроём ходили в городской парк. Они ходили туда очень часто — почти каждые выходные. Как-то раз возле ларьков, где продавали мягкие игрушки, один мужчина — скорее всего, дрессировщик — предлагал сфотографироваться с рысёнком — ещё не взрослым, но уже далеко не безобидным малышом. И вот, когда этот мужчина на миг отвернулся, рысёнок выскользнул у него из рук и, зарычав, бросился на маленькую собачонку. Возможно, это была чихуахуа или чау-чау — Марина постоянно их путала. Эту собачонку вела за поводок какая-то старушка. Тут-то и случилось то, что запомнилось Марине навсегда: Сюзанна бросилась к собачке и заслонила её собой! Всё это произошло так быстро, что ни она, ни Вадим не смогли ей помешать. Закричав от ужаса, Марина стада свидетелем нечто необъяснимого: кошка, превосходящая бедную собачонку минимум в три раза, остановившись перед Сюзанной, в одно мгновение превратилась из разъярённого хищника в кроткого котёнка. Рысёнок стал ластиться к ней и тереться о её ножку. Тут только и подбежал к своему зверёнышу разиня-дрессировщик.

Воспоминания меняли друг друга — счастливые, пугающие, но все такие бесценные, что холод, стягивающий сердце Марины ледяным кольцом, постепенно стал исчезать.

Марина возвращалась в реальность.

Она сидела с закрытыми глазами и понимала, что всё равно ей придётся это сделать — придётся посмотреть. Осознание такой безысходности её так напугало, что она даже вздрогнула — хотя холода уже не чувствовала.

Что ждёт её там? Может быть, это и есть её последние мысли?

Отвечая на заданные себе вопросы, Марина вдруг почувствовала злость — злость на себя, а не на кого-то другого. Ей так вдруг опротивел её собственный страх, что она резким движением оторвала руки от лица и посмотрела.

Перед ней на коленях сидела Сюзанна. Беззвучно плача, она роняла крупные слёзы на плитку со слюдяными узорами, где они собирались в маленькие лужицы. Глаза дочери показались Марине такими ясными и лишёнными хоть какого-нибудь лукавства, что она даже перестала дышать — лишь бы не спугнуть эту чистоту.

Осторожно посмотрев за спину Сюзанны, Марина облегчённо выдохнула — по ту сторону двери уже не было ничего необычного: ни потусторонних сущностей, принявших пугающую личину, ни таких же потусторонних мыльных пузырей.

Вдруг послышался голос Олега — немного хрипловатый, как бывает при сильном волнении:

— Сюзанна, — похоже, что звуки доносились из детской комнаты. — Деточка, не бойся! Ты где? С тобой всё в порядке? Ты только ничего не бойся, милая.

Услышав «нового папу», Сюзанна вздрогнула и улыбнулась. Ей захотелось броситься ему на шею — захотелось искренне и от всего сердца, но в первую очередь ей хотелось сказать маме что-то очень важное. И поэтому она взяла её за руку и морщась, будто от боли, прошептала:

— Я её прогнала, мамуль. В пустоту.

— Кого, моя хорошая?

— Она украла моё отражение. А я её прогнала.

В это время подошёл припадающий на одну ногу Олег и обнял их. Правая кисть у него распухла от укуса ядовитого паука, с ногой, возможно, было то же самое, но он не обращал на это никакого внимания. Он обрёл семью — и терять её уже не собирался.

8

А внутри пустоты горевало отражение восьмилетней девочки. И хотя его никто не слышал, до отражения доносилось каждое слово. Там — снаружи — сейчас все были счастливы. Но как обрести счастье Здесь?!

Неожиданно пустота стала преображаться. Она приобретала форму детской комнаты, которую можно было закрыть на шпингалет — только теперь эта комната расширялась — расширялась ввысь и в глубину, расширялось до бескрайности — и в этой бескрайности непостижимым образом сочетались домашняя обстановка и ухоженные ряды деревьев, обрамлённые подстриженными газонами и цветочными клумбами.

Вместо потолка здесь было тяжёлое небо — сверкающее, грохочущее и готовое в любой момент от тяжести освободиться. Но вышло всё по-другому. Чёрные клочки туч стали стремительно исчезать, будто их стирали ластиком, а на их месте стали формироваться белоснежные облака. Засияло солнце. Вдали парка завиднелись аттракционы и ларьки: с сахарной ватой и с мягкими игрушками; тут ряды деревьев расступились, и между ними появилось маленькое озерцо с чёрными и белыми лебедями.

Комната не переставала изменяться. Теперь она стала возводить перегородки, отделяющие домашний уют от парка, и накрывала их потолком со стразами. Эти перегородки, словно примериваясь, становились то прозрачными, то непроницаемыми, дверные проёмы в них перескакивали с места на место, а картины и различные полочки со шкафчиками под них подстраивались — всё было в постоянном движении, но не было в том хаоса; вот метаморфозы закончились: стены, покрытые яркими обоями, наконец-то приняли свой облик, и лишь одна из них — самая большая стена, выходящая к парку — оставалась стеклянной. Затем в этой стеклянной стене появилась хрустальная дверь, выйдя за которую, можно было спуститься по изящной золочёной лестнице на разноцветную дорожку.