Сюзанна, с тобой всё в порядке?

— Я и есть твой Вадим, моя Мэри. — Голос его дрожал, его глаза блестели, а над правой его бровью побагровел старый шрам — точно, как и раньше, когда Вадим о чём-то сильно переживал. — Да, я когда-то умер. Умер по-настоящему. Но наша Сюзанна сделала меня — и вот теперь я здесь! Рядом с тобой.

Он вдруг улыбнулся ей и пропел:

— Я, такой болван и задира,

Влюбился в глаза цвета сапфира…

У Марины вытянулось лицо — этот дурацкий стишок Вадим читал ей, когда они ещё встречались.

Он медленно протянул к ней руку и спросил:

— Ведь мы теперь не расстанемся — да, моя милая?

Марину словно парализовало. Это было невероятно, но этот мужчина казался ей таким реальным: он говорил, как Вадим, смотрел, как Вадим и касался её — там: на кровати, когда она ещё не открыла глаза, и здесь: за руку — тоже, как Вадим! Повадки, мимика, этот шрам, веснушки на руках — всё было его, Вадима — того, кто однажды лежал в гробу с закрытыми глазами и принимал её прощальный поцелуй!

На какое-то мгновение её губы обозначились тенью улыбки, а её рука сделала едва уловимое движение… в сторону её Вадима.

Он это заметил — облегчённо вздохнув, он подошёл к ней и, чуть расставив руки, пригласил её в свои объятия.

Но тут вся рациональность, которую сейчас втаптывали в грязь, вдруг распрямилась, и Марина в исступлении прокричала:

— Не-е-е-ет!

Мужчина с лицом Вадима сделал обиженное лицо и отшатнулся.

— Тогда и ты-ы-ы уходи от нас! Про-очь! — прокричала, плача, в ответ Сюзанна и стиснула кулачки. — Ты не любишь нас. Не любишь! Не любишь! Иди к своему Олегу! А мы… А мы!..

Сюзанна задыхалась, её лицо побагровело, на висках её выступили синие жилки, но, сумев взять себя в руки, она уже без крика, а даже наоборот: почти шёпотом — зато обжигая каждым слогом, добавила:

— А мы с папой найдём себе другую маму — которая будет любить нас.

Последние слова приковали Марину к стене невидимыми цепями.

«Да ведь это сон! Это — сон!»

Абсурд происходящего порождал мысли именно о сне, и, цепляясь за эти мысли, Марина впилась ногтями себе в руку — впилась до боли, до крови, впилась, чтобы скорее проснуться, — но ничего не менялось.

Человек, утверждавший, что он — её муж, который вернулся с того света, с укором смотрел на неё и качал головой. То же самое делала Сюзанна.

А с потолка стали опускаться мыльные пузыри: огромные, нелепые — они касались паркета и застывали полусферами, чтобы лопнув, оставить там мокрое пятно. Марина смотрела на эти мокрые пятна и вздрагивала.

Когда же рядом с Сюзанной появилась ещё одна Марина — точная копия её самой, то она (настоящая!) тут же вздрагивать и перестала. Новая Марина с издёвкой кивнула ей, как старой знакомой, затем прижалась к копии Вадима и, нагнувшись к Сюзанне, поцеловала её, а затем что-то прошептала ей на ухо.

Настоящая Марина тихо охнула; тело её кулем сползло на пол, да так и застыло — будто не человек это вовсе, а брошенная в угол надоевшая всем кукла; лицо Марины в этот момент казалось до странности пустым, оно не выражало ничего — и лишь лихорадочный блеск в её глазах говорил о небывалой битве мыслей.

К ней подошла Сюзанна.

— А хочешь, я расскажу, где твой Олег? Ну, так как? Ви-ижу, что тебе интересно!.. Я его ффукнула, мам, — или, говоря другим языком, уничтожила. Ну, ты же сама всё видела! Вы с ним подсматривали за мной! Как это… гадко, мам. Зато… ты теперь знаешь, как пропал твой Олег. Ведь правда?

— Но… как? — пролепетала Марина.

В это время один из мыльных пузырей лопнул прямо у неё перед глазами, и она снова вздрогнула.

— Как? Я сама не знаю, как. После травмы головы я стала другой. Я могу делать предметы, делать животных, делать людей — даже тех, кто когда-то умер! Я просто думаю об этом, и они появляются… или исчезают. Так я сделала папу. Я давно хотела его оживить, но… — Сюзанна пожала плечиками, — почему-то боялась. Я ведь люблю своего папочку. А ты… ты разлюбила его и полюбила другого. А я не люблю другого. Потому что папа должен быть один! — При этих словах Сюзанна топнула ножкой.

— Но твой папа умер, малышка, — слабым голосом говорила Марина. — Это ненастоящий папа. Ты его выдумала, он не существует. Как и эта… женщина — она тоже не существует.

— Я очень даже существую, — сказала, подбежав, другая Марина и с силой стукнула ногой по настоящей. Та снова охнула.

— Прости, мама, — сказала Сюзанна. — Но у нас нет выбора.

И в этих словах родной дочери было столько значения, что Марина всё поняла: у них и правда нет выбора.

Под взглядом семьи она медленно поднялась на ноги. А затем, не переставая смотреть на Сюзанну, взирающую на неё исподлобья, стала пятиться в сторону ванны.

За ней молча продвигалась вся троица.

Уткнувшись в дверь, Марина остановилась. Остановилась и троица. Лишь мыльные пузыри — огромные и вытянутые, как лошадиные головы — беспрерывно падали на пол. По лицу Марины бежали слёзы. Она смотрела на Сюзанну и старалась запомнить каждую её чёрточку — словно там, в надвигающейся пустоте она ещё на что-то рассчитывала.

Она также посмотрела на копии. Их елейные улыбки вызывали тошноту. И от этих улыбок начинала кружиться голова.